Юрий Пименов. Непридуманные истории

«Какой большой красотой красивы люди в работе! Посмотрите на строителей, на текстильщиц, на молотьбу, на смеющихся девушек — и вы увидите тончайшую красоту жизни» (Ю. Пименов «Автобиография»)

«В каждой из Ваших вещей есть та непосредственность, которая не боится самоповторений, сопоставлений, ассоциаций, вызывающих в памяти полотна французов, иногда передвижников. Просто Вы говорите, потому что Вы хотите сказать так, не задумываясь, употреблял ли кто-нибудь до Вас эти нужные Вам слова…» (письмо Ираклия Андроникова Юрию Пименову)

Представитель первого поколения советских художников, Пименов прожил необыкновенную жизнь: получив образование в авангардном ВХУТЕМАСе (1920-24 гг.), ученик В.А. Фаворского и Сергея Милютина, вместе с друзьями основал модное художественное объединение ОСТ (Общество Художников-Станковистов), избравшее предметом своего творчества молодой советский город и передовую индустрию. Энергия, будущее, спорт стали лейтмотивом нового фигуративного искусства группы («Футболисты», «Бег»). Плакат, кино, фото, карикатура — творчество раннего Пименова проистекало из графики, геометрии острых углов, ярких живых цветов и измененных пропорций.

«В 1925 году было организовано общество ОСТ, где я был одним из членов-учредителей. Футбол, бокс, заводская архитектура, подъемные краны — все новейшее, наисовременное было страстью моей и многих моих товарищей. Это было увлечение новым, увлечение в наивных и детских формах» (Автобиография)

 Однако художественная свобода 1920-х гг. разом закончилась с началом сталинской индустриализации — после раскола ОСТа Пименов и его друзья вынужденно порывают с «художественным браком», ради прямой агитации и пропаганды, публицистики, остроты, ударности фельетона, основывая «Изобригаду». В 1931 году художник погрузился в тяжелую депрессию, о причинах которой его дочь пишет следующее: «Что стало причиной депрессии? Отец не любил обсуждать эту тему, но, думаю, тут совпало сразу несколько вещей. В стране шла кампания по борьбе с формализмом, его работы тех лет легко попадали под эту категорию, дорога в книжную и журнальную иллюстрацию оказалась наглухо закрытой. С другой стороны, в нем самом происходили серьезные перемены. Юношеский энтузиазм принятия и поддержки революции, принятия всего яркого, свежего, нового, что виделось в ней его художническому воображению, сменилось трезвой оценкой реальности». Однако Юрий Иванович сумел взять себя в руки и найти новый путь и новый стиль: от экспрессионизма он обратился к импрессионизму. Следует заметить, что это был выбор, продиктованный отнюдь не соображениями коньюнктурной целесообразности — ведь к тому моменту за импрессионизмом советские критики прочно закрепили ярлык «упаднического искусства». О Ренуаре напоминает триптих «Работницы Уралмаша», об увлечении Серовым и Мане свидетельствует автобиография художника. Несомненно, это было рискованно. Однако оптической передача впечатления, наблюдательность и непосредственность этого стиля парадоксальным образом сделали Пименова одним из самых узнаваемых советских художников. Одновременно с эти лиризм, камерность, женственность почти полностью вытеснили суровые мужские образы, образы кочегаров и сталеваров. Главная героиня его творчества отныне — сама Москва. «Реалистический импрессионизм» Пименова ярче всего проявил себя в «Новой Москве» 1937 года — работе, ставшей визитной карточкой мастера.

«Примерно с 1935–1936 годов для меня определились темы, ставшие любимыми на последующие годы работы. Эти темы: городская жизнь, Москва, которую я знаю с детства и очень люблю, и темы о женщинах и детях» (Автобиография)

В годы Великой Отечественной Войны Ю. И. Пименов работал военным корреспондентом, благодаря чему имел возможность запечатлеть как фронт, так и тыл. И у этой войны женское лицо, ведь получилось так, что в центре его внимания оказались жены и матери воинов, в одиночку преодолевающие трудности и лишения суровой поры. Достаточно упомянуть такие работы, как «Колка дров», «Рубит дрова» и напоминающее «Сборщиц колосьев» Ж.-Ф. Милле полотно «Сажают картошку». Пименов восхищается скрытыми в хрупких женщинах силой и мужеством, видит прекрасное посреди неизбежных голода и разрухи. Другой «военной» темой стала дорога — разбитая гусеницами, взбитая солдатскими сапогами, покореженная взрывами. Одновременно минималистична и выразительна картина «Следы шин»: кружащийся снег ложится на безлюдную грунтовую дорогу, позади вгрызаются в небо противотанковые ежи, вдали белеет город. Чувствуются тревожность и одиночество. «Следы шин» по праву оценил крупный советский писатель Ираклий Андроников:

«Умение передать большое в малом, общее посредством частного, с великолепным умением обобщить каждую частность, составляет одну из наисильнейших сторон Вашего дарования. «Следы шин» — об этом много и пишут, и говорят. И все же это волнует каждый раз пронзительным изображением того, что казалось тебе только твоим интимным постижением жизни» (Письмо Ираклия Андроникова Ю. Пименову)

О суровом очаровании военной серии Пименова писала и М.О. Кнебель:

«Пименовские девушки пленяли нас радостью и счастьем в довоенное время. Во время войны на их долю выпала почти непосильная задача — заменить мужчин, ушедших на фронт. Лица этих девушек и молодых женщин суровы, собранны, мужественны <…> Они не просто русские женщины. Рослые, крепкие, всегда пропорционально сложенные, красивые, круглолицые, здоровые. Они ждут счастья. Но если на них свалится страшное горе  — они его выдержат. В это верит Пименов. И в это верим мы, смотря на его картины» (Мария Кнебель «Юрий Пименов»)

После войны творчество художника в значительной мере определялось его желанием увидеть жизнь окружающих вещей, запечатлеть то прекрасное, что есть в повседневной обыденности — таковы натюрморты «Ожидание» с тревожно отброшенной трубкой телефона и торжественно нарядные «Утренние покупки». Эту любовь к вещам в Пименове современники подмечали и, к счастью, не порицали:

“Так же, как и А. П. Чехова, нельзя себе представить без окружающих людей вещей, без рассвета, снега, дождя, без звуков, без теплого ощущения вещи, к которой притрагивается рука человека, так и у Пименова человек окружен вещами — обыкновенными вещами, теми, без которых не обойтись: зонты, перчатки, цветы, мохнатое полотенце, тазы, обувь, ботики. Целая серия натюрмортов. И всегда за ними, за мертвыми вещами чувствуются живые люди” ((Мария Кнебель «Юрий Пименов»)

В то же время из творчества художника никуда не делся гимн человеку — всё столь же юному, полному сил и надежд. Достаточно вспомнить цикл «Новые кварталы»: эту нежную радость при виде молодых людей, заселяющихся в новые дома — дома, не изведавшие ужасов войны и бомбежек, заклеенных крест на крест окон и осыпающихся потолков. Темы работ разнообразны: модницы в разноцветных платьях («Первые модницы нового квартала»), поэзия дождя («Мокрые афиши», «Ливень»), очарование молодости и надежды влюбленных («Серьезный разговор», «Лирическое новоселье», «Утро»). Не пафос, но лиричность и светлая надежда, не бунт против власти и не кондовый соцреализм определяли сюжет и настроение полот — неудивительно, что зрелое творчество Ю. И. Пименова до сих пор ставит в тупик исследователей и любителей живописи, пытающихся «классифицировать» его отношение к политическому строю, «подловить» его на неискренности или карьеризме, разглядеть его «истинное лицо». По мнению же дочери художника, Татьяны Юрьевны, никакой трагической двойственности в творчестве Пименова не было:

«Много раз, на разные лады, разные люди допытывались у отца о его пристрастии изображать «простую» жизнь. Иногда любопытствовали: «Это заказ?», иногда спрашивали: «Это вам действительно интересно?», подразумевая, что только конъюнктурные соображения могут заставить человека этим заниматься. И он всегда отвечал, что заказы у него бывают в театре или в книжной графике, а девушек в рабочих комбинезонах, заляпанных краской, или стайку продавщиц на обеденном перерыве он делает для себя, что это — именно его темы и его героини».

Важным периодом жизни мастера было преподавание во ВГИКе на художественном факультете в 1945–1972 гг., где он имел возможность передать новому поколению в концентрированной форме не только мастерство и опыт, но и свое жизнерадостное мировидение.

«Расхожие представления о профессорской маститости никак не вязались с Юрием Ивановичем. В курсе истории искусств во ВГИКе мы слушали лекцию о советском искусстве 20-х годов, о поисках стиля новой эпохи. На световом экране возникали пименовские вещи того времени. Их автора мы встречали тут же по окончании лекции. Похожий скорее на тренера по лыжам или гимнастике, чем на академика живописи, живой и смешливый, казавшийся, несмотря на седину, таким моложавым, что 30 лет, разделявшие предыдущую лекцию и нашу с ним встречу на перемене, совсем не представлялись нам реальностью» (Юлий Вечерский «Письмо Юрию Пименову»)

 В последние годы натюрморты Пименова начинают напоминать сытное купеческое изобилие работ Б. М. Кустодиева — таковы, например, «Натюрморт с колбасой и сыром» и «Завтрак». Стоит отметить и бросающиеся в глаза автоцитаты художника: таковы два перифраза «Новой Москвы»: «Фронтовая дорога» (1944) и «Новая Москва» (1960). Помпезная нарядность сталинской столицы сменилась сначала разбитым весенним шоссе, а затем и бетонным великолепием времен Оттепели, но осталось главное, а вернее главная — девушка за рулем.

«Мне нравится Ваше пристрастие к «вариациям». Различные воплощения одной и той же темы, столь великолепные в музыке, почему-то не так ощутительны в других искусствах (я не имею в виду однообразия, которое часто терзает наши глаза и уши!). Эта 94 «вариационность» — излюбленные Ваши темы, образы и даже приемы — прелестна у Вас. Именно благодаря этому Вам удается передать движение времени и черты времени, ибо Вы умеете вызвать в памяти Ваши же собственные образы и нужные Вам ассоциации» (письмо Ираклия Андроникова Юрию Пименову)

Отдельно стоит упомянуть о заграничных поездах художника. Впервые он побывал заграницей в 1928 году, написав по следам своих венецианских впечатлений замечательную картину «Италия» (1932), затем выставлялся в Нью-Йорке (1932 г.), в Токио (1933 г.), вновь участвовал в групповом русском биеннале в Венеции (в 1930, 1932 гг.). «Отцу довелось в жизни много путешествовать, и всегда это давало не просто впечатления, — появлялись неожиданные работы, ему нравилась необычность этой другой жизни и нравилось находить в этой необычности знакомые, близкие всем сюжеты». Заграничные путешествия возобновились в конце 1950-х гг., довелось художнику вновь побывать в Италии и Франции («Улица Сен-Доминик»), увидеть экзотическую Индию («Индия», 1962 г.) и Японию («Токийское окно», 1975).

 «В молодости — Италия и Германия, потом в 1958 году — выставки в Греции и Венеции, несколько дней в Париже. Это был, как он говорил, «год путешествий». В 1961-м — Лондон, оформление балета «Снегурочка», в 1962-м — персональная выставка в Индии» (Т.Ю. Пименова)

Большую роль в судьбе художника сыграли его дружеские связи: лингвист Р. И. Аванесов и его супруга Л.М. Поляк, керамисты М.П. Холодная и И.Г. Фрих-Хар, соратница Пименова со времен ОСТа Г. С. Авербух, ближайший друг и помощник семьи М.Л. Юшкевич. Друзья помогали художнику не только в перипетиях повседневной жизни, но и в творческом поиске. Собрания в мастерской художника на Масловке выступали своего рода Худсоветом, на чей суд Пименов выносил свои свежие произведения. Об оживленной атмосфере, царившей на таких встречах, можно судить по картинам «В гостях» и «Эскиз портрета семьи Аванесовых».

«Дом наш был открыт, гости были обычным явлением, многие жили рядом в домах на Масловке и могли забежать на огонек в любой момент. Замечательный круг людей, связанных с отцом не только дружбой, но и профессией, прошел передо мной в те годы»

«Верхняя Масловка, дом 1: московская мастерская отца находилась в доме напротив нашего, через двор, на пятом этаже в конце длинного коридора. Стены его были плотно заставлены разнокалиберными холстами и подрамниками, густой запах скипидара и масляных красок витал в воздухе, а посмотрев в солнечные окна этого коридора, можно было наблюдать, как дома на кухне мама что-то готовит. Сама мастерская — белый куб с огромным северным окном во всю стену являла собой саму аскетичность, там не было ничего лишнего» (Т.Ю. Пименова)

Уже в 1930-е гг. художник стал активно участвовать в создании театральных декораций. Именно на этом поприще он раньше всего добился признания «партии и правительства»: в 1947 и 1950 годах Пименов удостаивался Сталинских премий за оформление спектаклей «За тех, кто в море!» в Малом Театре и «Степь широкая» в Центральном Театре Советской Армии. Но «таинственный мир зрелищ» влек к себе художника независимо от почета и материального благополучия. Как отмечала его дочь Татьяна, «за долгие 64 годы работы в театре, помимо замечательных театральных декораций, у отца сложилась целая серия работ, графических и живописных, которую он сам назвал «Таинственный мир зрелищ». Это были работы о блеске и буднях театра, о том, что зритель обычно не видит, и о самих зрителях тоже». В связи с театром необходимо упомянуть о творческом взаимодействии Пименова с режиссером-постановщиком Марией Осиповной Кнебель, работавшей во МХАТе им. Горького и Центральном Театре Советской Армии. Её портрет представлен в настоящем издании, представлены также ее воспоминания о художнике. По словам дочери Юрия Ивановича, режиссер была частым гостем в их семье:

«Часто бывала у нас дома Мария Осиповна Кнебель, театральный режиссер, многие годы работавшая с отцом в театре, маленькая, сухая, строгая. Во время ее визитов разговоры бывали сугубо серьезные, рабочие. Обсуждались декорации, которые отец всегда решал очень удобно для режиссера, предвидя мизансцены и образ спектакля, и в то же время очень живописно и даже нарядно»

Неудивительно что сама М.О. Кнебель воспринимала художника как жизнерадостного и легкого на подъем человека:

«Он работал в театре как-то шутя. Ему, привыкшему к кропотливому труду станковиста, было весело размышлять над образом спектакля. Он не раз создавал замечательные декорации, но, по-моему, до конца жизни не считал эту работу вполне серьезной. В театре он отдыхал <…> Сколько бы мы ни делали совместных постановок, ни разу не случалось, чтобы, показывая эскизы, его лицо не озарялось бы почти мальчишеской улыбкой. Где бы это ни происходило — у него или у меня дома, в его мастерской или в одном из театров, Судьба моя сложилась так, что я работала во многих театрах, и почти неизменно моим художником бывал Юра Пименов» (Мария Кнебель «Юрий Пименов»)

Вместе живописец и режиссер поставили такие спектакли, как «Искусство интриги» Э. Скриба, «Дальнюю дорогу» А. Арбузова, «Красавец-мужчина» и «Женитьба Белугина» Н. Островского, «Мы втроем поехали на целину» Н. Погодина, «Традиционный сбор» В. Розова, «Иванова» и «Вишневый сад» А. П. Чехова и т.д.

Умер Юрий Иванович в 1977 году. Необыкновенно проникновенны слова его ученика Юлия Вечерского о вечере после похорон, о той Москве, что осиротела с уходом мастера:

«Тогда, спустя недолгое время, мы вышли из дома Юрия Ивановича, солнце еще не село. Мы медленно шли к центру сначала по Беговой, потом по Ленинградскому проспекту и дальше по улице Горького. У часового завода из подъезда выбежали веселой стайкой девушки в пестрых платьях с модными хвостами причесок. И пока они перебегали улицу, у перехода тесно выстроились, пропуская их, большие автобусы и тяжелые грузовики. Я остановился — вот Пименов. На площади Белорусского вокзала укладывали новый асфальт, и в сизом мареве видны были плотные женские фигуры в низко повязанных платках, с открытыми сильными руками, с дешевыми бусами на загорелых шеях — Пименов...»

Полистать книгу
Юрий Пименов. Непридуманные истории