Проект «Сталин, Черчилль, Рузвельт: совместная борьба с нацизмом»

Поиск

frid055876767967696986986967lg.jpg

Фото: Парад в Москве 7 ноября 1940 г.


Исследование представлений высшего советского руководства сталкивается с проблемой источников — до конца нельзя быть уверенным, что в действительности думали Иосиф Сталин и его окружение. Их намерения вызывают острые споры, нередко обусловленные идеологическими позициями дискутирующих авторов. Однако источники все же позволяют объективно определить основные параметры видения ситуации, в которой советское руководство искало политические решения, оптимальные для СССР.

К 1939 г. почти весь Старый Свет был поделен несколькими колониальными державами. СССР был крупнейшей страной, которая оказалась вне этого раздела. Советский Союз воспринимался западными лидерами как аномалия, а некоторыми — и как возможный ресурс, который наконец позволит насытиться экспансивному Гитлеру. СССР находился в условиях внешнеполитической изоляции, вызванной Мюнхенским сговором и агонией Испанской республики. В конце 1938 — начале 1939 г. в Европе обсуждали, не станет ли СССР следующей жертвой «умиротворения».

Ситуацию, в которой находился СССР, осложняла напряженность на Дальнем Востоке, где развивался конфликт с Японией, время от времени перераставший в военную конфронтацию. Япония угрожала также территории колоний Великобритании и Франции, но только потенциально. А против СССР был направлен подписанный Японией Антикоминтерновский пакт. В свою очередь, СССР помогал Китаю в японо-китайской войне. А с мая 1939 г. развернулся военный конфликт на Халхин-Голе.

Так что не было лишено оснований ощущение, что Советский Союз со всех сторон окружен врагами, желающими его погубить.

Клещи и каштаны

За все время существования единого Российского государства, наследником которого стал СССР, вторжения с запада велись по трем направлениям:

  • северное — здесь главной целью с XVIII в. был Петербург/Петроград/Ленинград;
  • центральное — на Москву, которая в силу своего транспортно-географического положения является наиболее удобным центром управления страной;
  • южное — на Украину и Кавказ, богатые ресурсами.

В условиях войны ХХ в., когда действуют огромные армии, которые не могут снабжаться «подножным кормом», наступление должно обеспечиваться коммуникациями, по которым поступают продовольствие, боеприпасы, амуниция. Прямой прорыв на Москву в этих условиях становится почти невозможным — коммуникации легко перерезаются с севера и юга. Со времен гибели армии Наполеона Бонапарта в России этот урок был достаточно очевиден.

Прямой бросок на Москву от западной границы был возможен только при одновременном наступлении на севере и юге по расходящимся направлениям. Война получается неэкономной — на главном направлении можно сконцентрировать около одной трети войск, выделенных на всю кампанию. Но, чтобы закончить войну с Россией, следует наступать именно на Москву. Поэтому единственный смысл наступления прямо на Москву и одновременно на севере и юге — закончить войну в один год. Если такая рискованная задача не ставится, то наступление должно вестись по северному и южному направлениям. Закрепившись в Прибалтике, армия вторжения, хорошо снабжаясь через Балтийское море, нападает на Петроград/Ленинград и захватывает его за год, получая хорошие зимние квартиры и опять же прекрасные коммуникации.

И уже на следующий год с этой позиции можно начинать наступление на Москву. С юга в первый год идет борьба за Украину. Армия вторжения может снабжаться и через Польшу и Румынию, и по Черному морю, и от ресурсов самой Украины — восточноевропейской житницы. В случае захвата Украины на следующий год можно наступать на Москву также с относительно близкой дистанции, взяв Москву «в клещи».

Опасность таких «клещей» заставляла советское руководство особенно сильно нервничать, когда речь заходила о приближении потенциального агрессора к Прибалтике, Ленинграду, о заигрывании «империалистов» с украинскими националистами или о гарантиях выполнения установленного 20 июля 1936 г. на конференции в Монтрё запрета на проход кораблей воюющих стран через принадлежащие Турции проливы в Черное море. Сможет ли Турция гарантировать выполнение этой конвенции перед лицом сильного противника? Не пропустит ли в Черное море флот, враждебный СССР?

7 марта 1939 г. в Москве получили сообщение о германо-эстонском соглашении, которое позволяло разместить немецкие войска недалеко от Ленинграда. Вкупе с существовавшей до 16 марта «Закарпатской Украиной», которая могла использоваться Гитлером для разыгрывания «украинской карты», это были острия «клещей». О состоянии германо-польских отношений Сталин получал противоречивую информацию. Не станут ли Германия и Польша действовать против СССР вместе? Стратегические «клещи» потенциального противника нависли над СССР, как дамоклов меч. Но Советский Союз мог быть спасен в случае раскола Мюнхенского согласия.

10 марта Сталин выступил с отчетным докладом на XVIII съезде ВКП(б), где изложил картину мировой борьбы: «Поджигатели войны» стравливают СССР и Германию из-за Украины, стремясь «загребать жар чужими руками», то есть сдерживать агрессора ценой жертв со стороны СССР, а самим оставаться в безопасности. Конечно, СССР, верный своей политике «коллективной безопасности», по-прежнему готов помогать жертвам агрессии, но только при условии, что это будут делать и страны Запада. Затем Сталин представил анализ отношений двух империалистических группировок. Политику «оси» он представлял себе так: «Война против интересов Англии, Франции и США? Пустяки! “Мы” ведем войну против Коминтерна, а не против этих государств. Если не верите, читайте “антикоминтерновский пакт”, заключенный между Италией, Германиейи Японией». Сталин назвал эти действия стран «оси» «неуклюжей игрой в маскировку», которая может закончиться германским и японским нападением на британскую и французскую империи.

Но и немцам Сталин готов дать добрый совет. Их используют в чужой игре. Сторонники умиротворения стремятся «не мешать, скажем, Германии увязнуть в европейских делах, впутаться в войну с Советским Союзом, дать всем участникам войны глубоко увязнуть в тину войны, поощрять их в этом втихомолку, дать им ослабить и истощить друг друга, а потом, когда они достаточно ослабнут, — выступить на сцену со свежими силами, выступить, конечно, в “интересах мира” и продиктовать ослабленным участникам войны свои условия. И дешево, и мило!» Вторжение в СССР станет началом конца Гитлера, Запад использует фюрера в своих интересах и выкинет как выжатый лимон.

Эту речь на Западе прозвали «каштановой», так как при ее пересказе было употреблено выражение «таскать каштаны из огня» для других — что Сталин не рекомендовал делать Гитлеру.

Гитлер считался рьяным врагом СССР, официальные отношения между двумя государствами были испорчены еще в 1933 г., а в Испании советские и немецкие военные воевали по разные стороны фронта. Но 16 декабря 1938 г. появились первые признаки того, что Германия заинтересована в улучшении отношений с СССР. Заведующий восточноевропейской референтурой политико-экономического отдела МИД Германии Карл Шнурре сообщил представителю советского торгпредства, что Германия готова предоставить кредит в обмен на расширение советского экспорта сырья. Эти предложения стали точкой отсчета советско-германского сближения — пока неустойчивого и ничем не гарантированного. Планировалась поездка Шнурре в Москву.

Но когда сообщения о поездке Шнурре просочились в мировую печать, министр иностранных дел Германии Иоахим фон Риббентроп запретил визит. Переговоры сорвались, что на некоторое время убедило Сталина в несерьезности экономических намерений немцев. О политической составляющей речи еще не шло.

Опасный балкон

Захват Германией Чехии 15 марта 1939 г.  и ликвидация Карпатской Руси (Закарпатской Украины) показали, что Гитлер не планирует разыгрывать украинскую карту против СССР в союзе с Польшей. Грубое нарушение Мюнхенского соглашения вызвало шок в Лондоне и Париже.

31 марта Великобритания предоставила Польше гарантии вступления в войну, если Польша подвергнется «прямой или косвенной агрессии». Под косвенной агрессией понималось то, что случилось с Чехо-Словакией в 1939 г. Франция присоединилась к этой гарантии. Интересно, что Чемберлен предоставил гарантии независимости Польше, но не ее границам. Так что новый Мюнхен еще не исключался.

Посол Франции в Москве Робер Кулондр заметил, что от англофранцузских гарантий наибольшую выгоду получил Сталин, который теперь отгорожен от Гитлера антигерманской коалицией: «С этого момента он, как бы с балкона, сам будучи в безопасности, может следить за происходящими событиями». Однако Сталин не спешил наслаждаться видом с балкона. После Судетского кризиса он понимал, что балкон непрочен и англо-французские гарантии ненадежны.

15 апреля со ссылкой на «каштановую» речь Сталина Великобритания предложила СССР также дать гарантии Польше. 17 апреля СССР выдвинул контрпредложение: «Англия, Франция и СССР заключают между собой соглашение сроком на 5–10 лет со взаимным обязательством оказывать друг другу немедленно всяческую помощь, включая военную, в случае агрессии в Европе против любого из договаривающихся государств». Такая же помощь должна быть оказана «восточноевропейским государствам, расположенным между Балтийским и Черным морями и граничащим с СССР, в случае агрессии против этих государств». Но Париж и Лондон долго не давали ответа на советские предложения. Терпение Сталина иссякло.

Провал «прозападной» линии наркома иностранных дел Максима Литвинова привел к его снятию с занимаемой должности. С 3 мая Вячеслав Молотов стал совмещать посты председателя Совнаркома и наркома иностранных дел СССР. Сталин исходил из того, что Молотов и так в последнее время все больше занимается проблемами обороны и внешнеполитической стратегии. Кроме того, на посту наркома ему требовался абсолютно надежный человек, который не имеет собственных внешнеполитических представлений.

Анонсируя новые подходы, 20 мая Молотов сказал германскому послу Фридриху Вернеру фон дер Шуленбургу: «Мы пришли к выводу, что для успеха экономических переговоров должна быть создана политическая база». Но 27 мая Великобритания и Франция ответили на советские предложения, согласившись на идею военного союза. Это охладило Москву к «немецкой игре».

Неторопливые переговоры и позиция Варшавы

6–7 июня Лондон и Париж приняли за основу советский проект договора. При этом потенциальные союзники оценивали возможности Советского Союза скромно. Комитет начальников штабов Великобритании считал, что СССР сможет выставить за пределами страны всего 30 дивизий. «Такая оценка обусловила отношение к СССР как к важному, но все же второстепенному фактору в Европе, “неопределенной величине”», — заметил исследователь М. Л. Коробочкин. Молотов пригласил прибыть на переговоры своих коллег Невилла Чемберлена и Эдуарда Даладье. Ради Гитлера они легко проделывали подобное путешествие. На худой конец хватило бы министров иностранных дел. Но Лондон и Париж ответили, что переговоры будут вести послы.

14 июня в Москву прибыл Уильям Стрэнг, начальник Центральноевропейского бюро МИД Великобритании, который был направлен как эксперт в помощь послу Уильяму Сидсу. Но Стрэнг, представлявший Форин офис, выглядел как глава делегации. Так он и воспринимался Кремлем. Такой низкий уровень представителя британского МИД не только убеждал Кремль в несерьезности намерений Великобритании, но и показывал, что партнеры не считают СССР великой державой, равной себе. Молотов ответил «симметрично». Чтобы подчеркнуть неравенство уровней делегаций, Молотов разместился в зале переговоров выше партнеров, которые вынуждены были делать записи на коленке. Настроение Стрэнга было далеко от оптимизма: «Это просто невероятно, что мы вынуждены разговаривать о военных тайнах с Советским Союзом, даже не будучи уверенными в том, станет ли он нашим союзником».

29 июня раздражение советского руководства было выражено публично в статье члена Политбюро ВКП(б) Андрея Жданова в «Правде» под названием «Английское и французское правительства не хотят равного договора с СССР». Перед лицом срыва переговоров партнеры стали работать энергичнее. К середине июля текст договора был в основном согласован. 12 июля Чемберлен признал, что СССР готов заключить договор. Но вскоре переговоры снова зашли в тупик из-за вопроса о «косвенной агрессии».

Слова «косвенная агрессия» были взяты из английских гарантий Польше. Под ней понимался сценарий захвата Чехии Германией в марте 1939 г. Германия не напала на Чехию, а заставила ее капитулировать под угрозой вторжения. 9 июля Молотов внес советское определение «косвенной агрессии». Это такая ситуация, при которой государство-«жертва» «соглашается под угрозой силы со стороны другой державы или без такой угрозы» произвести действие, «которое влечет за собой использование территории и сил этого государства для агрессии против него или против одной из договаривающихся сторон». Для Молотова было принципиально, чтобы потенциальный противник не мог использовать в качестве плацдарма ныне нейтральные государства в балтийском и черноморском бассейнах.

Партнеры попытались вернуть Молотова к образцу чехословацкой трагедии, убрав двусмысленные слова «или без такой угрозы». Но без этих слов соглашение обесценивалось для Молотова. Воспользовавшись прямолинейностью Молотова, партнеры загнали переговоры в тупик. Им был желателен не столько результат переговоров, сколько сам процесс, который позволял пугать Германию угрозой окружения.

Нежелание партнеров согласиться на формулу Молотова (несмотря на некоторые частные уступки с их стороны) раздражало его, тем более что длительные заседания отвлекали председателя Совнаркома от более срочных дел. В телеграмме своим полпредам в Париже и Лондоне он назвал партнеров по переговорам «жуликами и мошенниками» и сделал пессимистический вывод: «Видимо, толку от всех этих бесконечных переговоров не будет». 18 июля он дал команду возобновить консультации с немцами о заключении хозяйственного соглашения. 22 июля было публично заявлено о возобновлении советско-германских экономических переговоров. Это обеспокоило британцев и французов, и, чтобы не сорвать переговоры с СССР окончательно, они 23 июля согласились  на советское предложение одновременно вести переговоры по политическому соглашению и по военным вопросам. Разработку конкретного плана совместных военных действий против Германии Молотов считал более важным вопросом, чем даже определение «косвенной агрессии». Если удастся согласовать план реального удара по Германии в случае ее нападения на Польшу, то ее вторжение в Прибалтику вряд ли состоится.

Если СССР выставил на военные переговоры наркома обороны Климента Ворошилова, то французов представлял бригадный генерал Жозеф Думенк, а британскую делегацию возглавил 1-й военно-морской адъютант короля адмирал Реджинальд Дракс. Военная миссия союзников, не торопясь, села на корабль и прибыла в СССР только 11 августа.

В условиях, когда поведение представителей Великобритании и Франции напоминало саботаж переговоров, в Кремле стали благосклоннее относиться к «ухаживаниям» Германии, которые активизировались по мере приближения даты нападения на Польшу, намеченной Гитлером.

2 августа Риббентроп заявил советскому поверенному в делах Георгию Астахову: «По всем проблемам, имеющим отношение к территории от Черного до Балтийского морей, мы могли бы без труда договориться»12. Шнурре потом развил мысль министра: эти вопросы могут быть урегулированы секретным протоколом.

Для советского руководства это была новая вводная, которую можно было использовать как для «подстегивания» уступок со стороны Великобритании и Франции, так и для решительного поворота советской внешней политики ради получения стратегических выгод, которые не могло дать сотрудничество с Великобританией и Францией.

Стало ясно, что Гитлер и Риббентроп крайне заинтересованы в договоренности о нейтралитете в ближайшее время. Значит, Москва могла диктовать условия. Несмотря на выгодность такой дипломатической позиции, Сталин и Молотов в это время по-прежнему предпочитали договориться с Великобританией и Францией, продолжая переговоры с ними о военном союзе. 7 августа Молотов указал Астахову: «Считаем неподходящим при подписании торгового соглашения предложение о секретном протоколе».

Военные переговоры в Москве, которые при благоприятном развитии могли бы вытянуть из тупика политические переговоры с союзниками, зашли в тупик из-за проблемы прохода войск через Польшу. Как и в случае с политическими переговорами, в центре внимания оказался чехословацкий опыт. В 1938-м СССР был готов оказать помощь жертве агрессии, но Красная армия не могла пройти на поле боя. Тогда Польша была фактически частью прогерманской коалиции. Может быть, теперь все будет иначе? Нет, поляки твердо встали на защиту своих границ против СССР. Польский главнокомандующий Эдвард Рыдз-Смиглы заявил: «Независимо от последствий, ни одного дюйма польской территории никогда не будет разрешено занять русским войскам». «Военное совещание вскоре провалилось из-за отказа Польши и Румынии пропустить русские войска, — с печалью вспоминал видный британский политик Уинстон Черчилль. — Позиция Польши была такова: “С немцами мы рискуем потерять свободу, а с русскими — нашу душу”».

Еще 17 апреля Молотов поставил перед польским послом в Москве Вацлавом Гржибовским вопрос об участии СССР в британско-французских гарантиях. 11 мая Польша четко ответила, что не считает возможным заключение пакта о взаимопомощи с СССР.

Ситуация с Польшей была крайне опасна для СССР. Следовала простая комбинация: Германия нападает на Польшу, наносит ей поражение. Великобритания, Франция и СССР объявляют войну Германии. После этого французы и англичане топчутся у германской оборонительной линии Зигфрида, а основные сражения развертываются на Восточном фронте. После всех комбинаций умиротворения такая стратегическая ловушка представлялась наиболее вероятной. Собственно, Польша через месяц как раз в нее и попала.

На переговорах Ворошилов предложил конкретный план прохода советских войск через польскую территорию по двум узким коридорам. План исходил из наболевшей проблемы «клещей»: северная колонна проходит через Виленский коридор, блокируя поползновения немцев наступать в Прибалтике, а южная — через Галицию, отрезая немцев и от Украины, и от румынской нефти.

Франция поддержала идею прохода Красной армии через четко очерченные полосы польской территории. Однако поляки упирались, опасаясь, что сегодня советские войска займут Вильно и Галицию, а завтра откажутся оттуда выходить, напоминая, что это — не польская земля. Кроме того, Варшаву беспокоило участие Советского Союза в будущей мирной конференции как одного из победителей, который потребует свою долю. Вполне возможно, что за счет Польши.

В свою очередь, Ворошилов настаивал, что Красная армия должна иметь право войти в Польшу в первый день войны, а не когда польская армия уже будет разбита.

Путь к пакту

Сила советской позиции заключалась в том, что Кремлю некуда было торопиться. Два империалистических блока шли к столкновению и до его начала стремились выяснить позицию СССР. Особенно торопился Гитлер, который не собирался выбиваться из графика подготовки нападения на Польшу. 15 августа посол Шуленбург получил инструкцию Риббентропа предложить советской стороне принять в ближайшее время визит крупного руководителя Германии.

Выслушав это предложение, Молотов согласился, что быстрота в этом вопросе нужна. Он прекрасно понимал, что «польский вопрос» разрешится в ближайшее время то ли войной, то ли новым Мюнхеном. Но Молотов указал послу, что визит Риббентропа следовало тщательно подготовить, «чтобы все не ограничилось просто беседами, проведенными в Москве, а были приняты конкретные решения». А то СССР может ничего не получить от визита, который имеет возможность окончательно сорвать переговоры с Великобританией и Францией.

Германская сторона демонстрировала, что может гораздо лучше, чем Великобритания и Франция, обеспечить решение задач безопасности СССР. Можно совместно гарантировать безопасность прибалтийских государств, содействовать улучшению советско-японских отношений, заключить поскорее выгодное экономическое соглашение, лишь бы Риббентропа пустили в Москву уже начиная с 18 августа.

17 августа, проконсультировавшись со Сталиным, Молотов дал ответ Шуленбургу на предыдущий запрос Риббентропа: «раз уж теперь германское правительство меняет свою прежнюю политику», то оно должно сначала доказать серьезность своих намерений и заключить экономические договоры и выделить Советскому Союзу кредит в 200 миллионов марок на семь лет, которые позволили бы обеспечить поставки ценного оборудования из Германии. Только после выгодного СССР экономического соглашения можно заключить пакт о ненападении «с одновременным подписанием протокола, который определит интересы подписывающихся сторон в том или ином вопросе внешней политики и который явится неотъемлемой частью пакта». В этом протоколе можно оговорить все, вплоть до отношения к Польше, ради чего Германии и понадобилось улучшение отношений с СССР. Но о разделе сфер влияния и секретности протокола речь не шла.

Молотов был доволен предложением немцев прислать не мелкого чиновника, как англичане, а министра. 19 августа он сообщил Шуленбургу, что если экономические соглашения будут подписаны сегодня, то Риббентроп может приехать через неделю — 26 или 27 августа. Это было поздно для немцев — как раз в эти дни они планировали напасть на Польшу. На предложение Шуленбурга передвинуть сроки визита Риббентропа «Молотов возразил, что пока даже первая ступень — завершение экономических переговоров — не пройдена». Было часа три дня 19 августа.

Прошло полчаса, и Шуленбурга вызвали к Молотову опять. Явно что-то произошло. Оказывается, после встречи с послом Молотов имел возможность сделать доклад «советскому правительству». Советское правительство в тот момент — это Сталин и его ближайшее окружение. В этот день Сталин в 13:40–13:55 переговорил с Молотовым и наркомом внешней торговли СССР Анастасом Микояном. Тогда, видимо, была намечена «дообеденная» линия поведения в отношении Германии. Затем Сталин никого до вечера не принимал в Кремле. В это время он мог посовещаться с соратниками где-то еще. Вечером он долго — с 17:35 до 20:25 — говорил с Молотовым с глазу на глаз. Так что получается, что решение о повороте во внешней политике скорее всего было принято днём 19 августа Сталиным и Молотовым вдвоем. Вечером 20 августа Сталин провел в Кремле более широкое совещание, где, судя по составу участников, обсуждались идеологические (Жданов), экономические (Микоян, Николай Вознесенский, Иван Тевосян и др.) и военные (Григорий Кулик) аспекты дела. Хотя, возможно, Сталин занимался и текучкой.

Сталин принял решение: внешняя политика СССР меняет направление. Не прекращая переговоров с англо-французскими империалистами, посмотрим, что предложат немецкие. И если предложат больше — возьмем.

На второй встрече с Молотовым 19 августа Шуленбург получил проект пакта о ненападении. Там не было обычного для «литвиновских» пактов указания, что документ теряет силу в случае агрессии одной из сторон против третьего государства. Сталин и Молотов прекрасно понимали, зачем Гитлеру пакт.

Тем же вечером советские дипломаты получили команду не тормозить экономические переговоры. В ночь с 19 на 20 августа торговокредитное соглашение было подписано. СССР получал 200 миллионов марок, на которые мог покупать германское оборудование, а долги гасить поставками сырья и продовольствия.

20 августа Гитлер, рискуя своим престижем, направил Сталину личное послание, чтобы подтолкнуть нового партнера принять Риббентропа 22 или 23 августа. В своем письме Гитлер принимал советский проект пакта и предупреждал о близящемся столкновении Германии и Польши — времени оставалось мало.

Получив письмо Гитлера, Сталин отдал команду Ворошилову, и тот 21 августа зачитал западным военным миссиям заявление. В нем говорилось, что переговоры могут быть возобновлены, как только будет решен вопрос о пропуске войск через Польшу. Поскольку Варшава своим несогласием на проход войск заблокировала военные переговоры в Москве, заключение англо-франко-советского союза до близившейся развязки германо-польского конфликта перестало быть реальной альтернативой германо-советскому сближению. Очевидно, что после заключения договора о ненападении между СССР и Германией военное соглашение вообще не могло быть заключено. 22 августа Ворошилов встретился с Думенком, который как раз накануне получил согласие правительства на подписание военной конвенции, если ее проект все-таки получится согласовать. Ворошилов сказал: «Французские и английское правительства теперь слишком затянули политические и военные переговоры. Ввиду этого не исключена возможность некоторых политических событий…»22 Возможность была именно не исключена. Переговоры с Риббентропом могли еще и сорваться.

В это время счастливым для СССР образом изменилась ситуация на Дальнем Востоке. 20–31 августа 1939 г. советская 1-я армейская группа прорвала фланги японцев танковыми клиньями и совершила классическое окружение 6-й японской армии. В итоге операции противник был полностью разгромлен. Но 23 августа уверенности в полном успехе еще не было.

Вне войны

23 августа, прилетев в Москву, Риббентроп встретил прохладный прием, но на очень высоком уровне. В переговорах участвовал лично Сталин, который не поддерживал разговоры о «духе братства» двух народов, а деловито торговался. В ночь на 24 августа был подписан Советско-германский договор о ненападении и определена линия разграничения «сфер интересов» в Восточной Европе между СССР и Германией.

После подписания документов разговор пошел гораздо дружелюбнее. В ходе беседы с Риббентропом «Сталин и Молотов враждебно комментировали манеру поведения британской военной миссии в Москве, которая так и не высказала советскому правительству, чего же она в действительности хочет». Риббентроп, поддержав важную для него антианглийскую тему, сказал, что «Англия слаба и хочет, чтобы другие поддерживали ее высокомерные претензии на мировое господство». «Господин Сталин живо согласился с этим… Англия еще господствует в мире… благодаря глупости других стран, которые всегда давали себя обманывать. Смешно, например, что всего несколько сотен британцев правят Индией… Сталин далее выразил мнение, что Англия, несмотря на слабость, будет вести войну ловко и упрямо»23. Перспектива англо-германского столкновения была для собеседников очевидна.

Риббентроп заявил, что «Антикоминтерновский пакт был, в общем-то, направлен не против Советского Союза, а против западных демократий». Он даже пошутил: «Сталин еще присоединится к Антикоминтерновскому пакту». Это был зондаж.

Затронув тему конфликта СССР с Японией, Сталин сказал Риббентропу, что «есть предел его терпению в отношении японских провокаций.  Если Япония хочет войны, она может ее получить». Хотя советско-японский конфликт и не был причиной заключения пакта, он был большой неприятностью для Японии. Теперь СССР мог не опасаться войны на два фронта в том случае, если Япония решится на эскалацию конфликта.

В ходе беседы Сталин показал Риббентропу, что прекрасно осведомлен о германо-британских переговорах. Когда министр упомянул об очередном зондаже англичан, он произнес: «Речь, видимо, идет о письме Чемберлена, которое посол Гендерсон 23 августа вручил в Оберзальцберге фюреру»26. Сталин понимал, что реальной альтернативой советско-германскому договору был англо-германский пакт.

Оценивая ситуацию, в которой был заключен советско-германский договор о ненападении, нужно учитывать широкий спектр альтернатив, которые должны были браться в расчет в Кремле. Уже после пакта могло состояться германо-польское соглашение под давлением Великобритании и Франции и новый Мюнхен — уже с участием СССР. После нападения Германии на Польшу могло начаться эффективное наступление на Западном фронте в момент нападения немцев на Польшу, которое оттянуло бы силы Гитлера на запад и спасло бы поляков от быстрого разгрома. Каждый из этих вариантов был выгоднее СССР, чем ситуация июля и тем более марта 1939 года, и она совершенно не исключалась пактом.

При этом СССР получал возможность, повернувшись спиной к Германии, обратить всю свою мощь против Японии, если она пойдет на эскалацию военного конфликта. Альтернатива подписанию пакта была. Но, как мы видели, это было не заключение англо-франко-советского союза. До нападения Германии на Польшу шансов на это не было. А после нападения Советскому Союзу было невыгодно вступать в войну, которая начинается с поражения одного из союзников. СССР мог остаться нейтральным и не принять участия в разделе Польши. Это означало возвращение к внешнеполитической ситуации 1927–1933 гг. и конца 1938 г. — уход в глухую оборону в ожидании, чем кончится столкновение «империалистических хищников». Стратегия «глухой обороны» была бы весьма рискованной. Момент начала советско-германской войны удалось бы отодвинуть на несколько лет — пока Гитлер не расправится с Францией и Великобританией. А затем СССР остался бы один на один с объединенной Гитлером фашистской Европой и Японией, опирающейся на ресурсы Китая и Индии.

Сталин предпочел другой вариант, вытекавший из традиционной европейской политики, — участие в разделах, усиление своих стратегических позиций перед будущим столкновением. 1–3 сентября началась коалиционная война в Европе, которая получила название Второй мировой.

Автор: Александр Шубин

Проект «Сталин, Черчилль, Рузвельт: совместная борьба с нацизмом» реализован при поддержке фонда президентских грантов

Подписывайтесь на наши страницы в социальных сетях

 

vk blue zen red
logo

123001, г. Москва, ул. Садовая-Кудринская, 25, 5 этаж, офис 5-2

+7 (999) 917-11-04

fondsvyazepoh@gmail.com

© 2019 - 2023 Фонд «Связь Эпох»
Все права защищены. Любое копирование материалов на сайте запрещено. © Дизайн и разработка.

Room Booking

Thanks for staying with us! Please fill out the form below and our staff will be in contact with your shortly.