Проект «Сталин, Черчилль, Рузвельт: совместная борьба с нацизмом»

Поиск

1872658916296516256192659812656125292.jpg

А.А. Громыко (второй слева) в Ялте, февраль 1945 года


Фигура Андрея Андреевича Громыко хорошо известна тем, кто хоть сколько-нибудь знаком с международной жизнью СССР во второй половине ХХ века. Многолетний министр иностранных дел Советского Союза (1957–1985 гг.), политический тяжеловес, профессионал до мозга костей — сегодня трудно представить, что он попал в дипломатию практически случайно. Выходец из небольшого белорусского села, он всегда хорошо учился и мечтал стать летчиком, но стремительное выдвижение по партийной линии круто сменило его карьеру. Из инженера-экономиста он превратился в дипломата. Тогдашний глава НКИД Вячеслав Молотов, отличавшийся крайним педантизмом и усидчивостью, обратил внимание на молодого ученого, который к тому же неплохо владел английским языком.

Громыко, занимавшийся в аспирантуре экономикой Соединенных Штатов, в 1939 году был назначен заведующим отделом американских стран НКИД. С началом Второй мировой войны Громыко был направлен на работу в США в ранге советника полномочного представительства, а в 1943 году занял пост посла, который занимал вплоть до 1946 года.

В 1988 году, находясь на покое, Андрей Андреевич начал писать свои мемуары, окончательная редакция которых увидела свет уже после его смерти — в 1990 году. Замечания кадрового дипломата интересны с той точки зрения, что от его взгляда не могут уйти значимые детали международной жизни. Вышедшие на излете советской эпохи мемуары Громыко не содержат в себе сенсационных откровений, в этом он оказался до конца верен себе: застегнутый на все пуговицы, он не стремился рассказать urbi et orbi всю подноготную внешней политики СССР. Однако, будучи участником Ялтинской и Потсдамской конференций, он изложил свою версию событий.

Какая же она, Ялта глазами Андрея Громыко? И может ли он что-то сообщить нам об отношениях Сталина, Черчилля и Рузвельта?

cherchil_book_080420__303__0001.jpg

Премьер-министр Великобритании У. Черчилль, президент США Ф. Рузвельт и председатель Совета народных комиссаров СССР И. В. Сталин. Февраль 1945. Фотограф С. М. Гурарий. РГАСПИ


В Ялту Громыко прибыл в качестве посла СССР в США и являлся полноправным членом советской делегации. В том же статусе в Ялте находился посол в Великобритании Ф. Т. Гусев. Примечательно, что на тот момент это были относительно молодые люди: Громыко было 35 лет, Гусеву — 39. Исходя из протокольных записей, на пленарных заседаниях дипломаты слова не брали (в отличие от многоопытного И. М. Майского, который зачитал советский доклад о репарациях), их роль заключалась в другом.

Начало конференции советский дипломат описывает так:

«Все выглядело торжественно, величаво. В зал заседаний конференции вошел Сталин. За ним — советская делегация. Стояла полная тишина. Почтительно, кивком головы его приветствовали Рузвельт и Черчилль, которые уже находились на своих местах. До этого они втроем на несколько минут уже встречались. Сталин подошел к столу и поздоровался с шагнувшим ему навстречу Черчиллем и сидящим Рузвельтом — американский президент из-за своего физического недуга не мог быстро вставать без помощи адъютантов».

Вряд ли жесты британского и американского руководителей нужно рассматривать как заискивание. Скорее это было их личное понимание того, как необходимо общаться с «дядей Джо».

Первое заседание было посвящено рассмотрению военных вопросов. С докладом выступал начальник Генерального штаба Красной армии А. И. Антонов. Громыко передает поведение союзников следующим образом:

«Внимательно и со все большим интересом слушал информацию Рузвельт. Попыхивал сигарой Черчилль и не сводил глаз с выступавшего. И хотя перевод делался последовательно — сначала говорил выступавший, а потом переводчик, тогда еще не существовало наушников и кабин для синхронного перевода, — Черчилль смотрел все время на советского генерала, а не на переводчика.

Когда в ходе заседания говорил Сталин — выступал он, как правило, с непродолжительными заявлениями, — все присутствующие в зале ловили каждое его слово…

Бросалось в глаза, что Рузвельт и Черчилль неодинаково реагируют на заявления Сталина: спокойно и с пониманием — Рузвельт и со строгим выражением лица, а то и с выражением плохо скрываемого недовольства — Черчилль. Английский премьер пытался не показывать свои чувства, но его переживания выдавали… сигары. Их он выкуривал в моменты напряжения и волнения гораздо больше, чем в спокойной обстановке. Количество окурков его сигар находилось в прямой зависимости от атмосферы, создававшейся на том или ином заседании. И все это замечали. Даже подтрунивали по этому поводу над ним за глаза».

Несмотря на то что фокус внимания мемуариста был направлен на Сталина, к которому он относился с некоторым пиететом, иногда Громыко перебрасывает мостик и на союзников. Так, он обращает внимание на то, что Сталин испытывал расположение к Рузвельту (автор частично связывает это с физическим недугом американского президента), а вот к Черчиллю он относился с большей настороженностью. Скорее всего, в отношении британского премьера советский лидер мало расходился со взглядами Молотова, считавшего его матерым империалистом.

В отношении Рузвельта красноречив следующий эпизод:

«Сталин неожиданно задал мне вопрос:

— А скажите, Рузвельт, как, по-вашему, умный человек? <…>

В ответ на поставленный вопрос я сказал:

— Товарищ Сталин, Рузвельт — человек большого ума и способностей. Один тот факт, что ему удалось добиться своего избрания на президентский пост в третий, а затем и в четвертый раз, говорит сам за себя. <…>

Сталин лаконично заметил:

— Как он это ловко сделал. Да, все было сделано так, как надо.

При этом на его лице появилась сдержанная, добродушная улыбка, я бы назвал ее “улыбкой солидарности”. Не раз я замечал, что такое выражение его лицо принимало в тех случаях, когда у него возникали эмоции положительные: когда речь заходила о том или ином человеке, к которому он благоволил».

Громыко отмечает, что Сталин «находил возможность для работы внутри делегации… с теми людьми, которые по своему положению могли высказывать суждения по рассматривавшимся проблемам… Эти “внутренние” встречи бывали по составу участников и узкими, и более широкими». В ходе одной из таких неформальных встреч Сталин обратился к Громыко:

«Подойдя ко мне, Сталин поинтересовался:

— На какие слои общества в основном опирается Рузвельт внутри страны?

Я сказал:

— Американский президент, конечно, защищает прежде всего интересы своего класса — буржуазии. Экстремисты справа выдвигают нелепое обвинение в том, будто он даже иногда сочувствует социализму. Это — пропагандистский прием тех, кто не хочет добрых отношений между СССР и США, кому не нравятся некоторые внутренние мероприятия администрации Рузвельта. Эти мероприятия в определенной мере ущемляют интересы крупных монополий.

Потом я сделал паузу и проронил такую фразу:

— Конкурента у Рузвельта как президента сейчас нет. Он себя чувствует прочно.

Сталин, насколько я мог судить, обратил внимание главным образом на эти слова».

Примечателен разговор, который произошел во время обеда, устроенного Сталиным в честь зарубежных гостей:

«Сталин вел себя активно, шутил. Его застольные шутки были меткими, вызывали иногда дружный смех; такая обстановка приносила разрядку. <…>

Запомнилось такое высказывание Сталина в конце обеда:

— Истории известно множество встреч руководителей государств после войн. Эти руководители, когда смолкали пушки, заверяли друг друга, что собираются жить в мире, и казались после войны сами себе умнее. А затем по истечении некоторого времени, вопреки взаимным заверениям, часто вновь вспыхивали войны. Почему? Да потому, что к достигнутому миру менялось отношение если не всех, то по крайней мере некоторых участников подобных встреч и конференций. Надо постараться, чтобы такого не произошло после принятия наших решений здесь.

Рузвельт сказал:

— Я с вашей мыслью полностью согласен. Народы будут за это только благодарны. Все они хотят только мира.

Черчилль промолчал».

Чем занимался Громыко на Ялтинской конференции?

1078189335_8_0_2576_1627_2568x1627_80_0_0_1c447978ee092.jpg

Официально он занимался вопросами репараций, однако представляется, что он мог играть роль «канала связи» между делегациями, то есть исполнять свои прямые дипломатические функции. Еще один факт, который косвенно подтверждает, что дипломат занимался в первую очередь не репарациями, можно найти в воспоминаниях И. М. Майского. После заседания 5 февраля члены советской делегации «…“в частном порядке” обсуждали будущее репараций и перспективы всей вообще конференции в группе советских гостей и экспертов. Среди них были С. Виноградов, Г. Аркадьев, Б. Подцероб, А. Миллер, А. Арутюнян и др.». Громыко в ряду экспертов не упоминается. Вряд ли Майский забыл упомянуть о нем из-за рассеянности.

Говоря о сумме репараций, Громыко отмечает нежелание союзников возмещать значительную долю ущерба, нанесенного Советскому Союзу.

«Знали ли они, что если бы даже и было достигнуто соглашение о выплате Советскому Союзу 20 или 30 миллиардов долларов, то и тогда это означало бы компенсацию ничтожной доли прямого ущерба… Позднее такой прямой ущерб был оценен в 2600 миллиардов рублей».

Однако же о реально достигнутой договоренности Громыко умалчивает, зато о ней подробно сообщает Майский:

«После этого [выступления Майского и его прений с Черчиллем] было решено, что вопрос о репарациях должен быть передан Межсоюзной репарационной комиссии, которая должна быть создана в Москве с целью разработки его во всех деталях. Эта комиссия в свое время предложит правительствам “Большой тройки” согласованную программу репараций для окончательного утверждения. Советская сторона не возражала против такого решения, но предложила, чтобы Крымская конференция дала названной комиссии некоторые общие линии, которые последняя могла бы взять за основу для дискуссий по всей проблеме. В качестве проекта таких общих линий советская сторона выдвинула свою программу репараций с упоминанием 10 млрд как доли Советского Союза. Так как Черчилль начал обструкцию советского предложения, то пленум конференции поручил трем министрам иностранных дел подготовить проект окончательного решения конференции по репарационному вопросу». 

Как мы видим, доля советской стороны оценивалась самим же Советским Союзом в 10 миллиардов долларов, что меньше цифр, упоминаемых Громыко. Размер репараций также вызвал удивление у Рузвельта:

«— Ну, вы удивили меня своей скромностью: ведь у вас огромные потери и разрушения... Я ожидал, что вы потребуете по крайней мере 50 млрд долларов.

— Я охотно потребовал бы 100 млрд, — ответил я, — если бы это было реально... Но мы, советские люди, не увлекаемся беспочвенными фантазиями...».

Беспочвенность фантазий объясняется бедственным положением Германии, находящейся на пороге поражения. В таких условиях советская сторона проявила здоровый прагматизм, пожелав получить хоть что-то для восстановления собственного хозяйства.

Громыко передает ход дискуссии следующим образом:

«Конечно, Рузвельт вел себя в этом вопросе более тонко. Он был готов рассмотреть возможность небольшой компенсации. Но эта компенсация по объему ему представлялась такой, что она носила бы скорее символическое значение. <…>

Когда позиции участников по обсуждаемому вопросу стали проясняться, Сталин наклонился ко мне и вполголоса спросил:

— Как все-таки понять Рузвельта, он действительно не разделяет позиции Черчилля или это тактика?

Вопрос нелегкий. Я дал такой ответ:

— Разница между ними есть, но настораживает то, что президент уж очень корректен в отношении премьер-министра Англии. А ведь он с соблюдением той же корректности мог бы и поднажать на Черчилля, чего, однако, не делал. Едва ли это случайно.

Моя оценка, видимо, не расходилась с мнением Сталина. Когда участники заседания уже покидали зал заседаний, Сталин, поднимаясь со стула, негромко, как бы сам себе, сказал:

— Не исключено, что США и Англия распределили роли между собой».

Впоследствии Черчилль остро сопротивлялся подписанию соглашения с упоминанием какой-либо суммы, причитающейся Советскому Союзу. Убедить его удалось только хитростью: «Было решено, что к концу завтрака, когда главы будут пить кофе, Молотов предложит им подписать протокол. Сталин подпишет, Рузвельт тоже подпишет, — Черчиллю будет неудобно не подписать... Спустя несколько минут Молотов с довольным видом вышел из комнаты “Большой тройки”. Протокол о репарациях был подписан Сталиным, Рузвельтом и Черчиллем».  Но эта хитрость не давала никаких гарантий выполнения протокола английской стороной, что будет подтверждено дальнейшим ходом истории.

Согласно советским и американским предложениям, Германия обязана была возместить ущерб в натуре всем странам, понесшим потери в ходе войны, но наибольшая сумма причиталась странам, «которые вынесли главную тяжесть войны, понесли наибольшие потери и организовали победу над врагом», то есть в первую очередь Советскому Союзу. Репарации должны были взиматься в трех формах: единовременные изъятия из национального богатства Германии в натуре (станки, зарубежные вклады, оборудование, подвижной состав и т.д.); ежегодные товарные поставки; рабочая сила. Обращает на себя внимание тот факт, что союзники отказались от получения репараций в валюте. Майский объясняет это провальной попыткой истребовать репарации с Германии после Первой мировой войны. Также это связано с тем, что Германия не располагала достаточными валютными ресурсами, поэтому было признано целесообразным изымать натуральные товары. Отдельно оговаривается, что британская сторона отказалась принять данный план.

dc399848f7ef9e96e4b8963931c3dabf.jpg

Андрей Андреевич Громыко в ходе Ялтинской конференции оказался на переднем крае советско-американских отношений. Его взвешенные характеристики позволили Сталину составить объективное представление о президенте Рузвельте, что, несомненно, повлияло на ход переговоров. Отдавая должное усилиям лидеров трех стран, Громыко записал:

«Три исторические фигуры — Сталин, Рузвельт, Черчилль — вместе обладали тогда колоссальной властью и огромным влиянием. Как много еще можно было бы решить, если бы они тогда между собой достигли необходимой степени согласия по всем вопросам и если бы справедливость полностью восторжествовала! То согласие и та справедливость, которых ожидали народы, особенно Европы… <…>

…в Ялте три державы торжественно согласились действовать в духе сотрудничества как в доведении войны до победы, так и в строительстве послевоенного мира.

Известно, что по ряду вопросов (о репарациях с Германии в пользу Советского Союза, по польскому вопросу и о границах Польши) окончательной договоренности все еще не было достигнуто. Тем не менее обсуждение, состоявшееся в Ялте, сыграло свою роль».

Проект «Сталин, Черчилль, Рузвельт: совместная борьба с нацизмом» реализован при поддержке фонда президентских грантов

Подписывайтесь на наши страницы в социальных сетях

 

vk blue zen red
logo

123001, г. Москва, ул. Садовая-Кудринская, 25, 5 этаж, офис 5-2

+7 (999) 917-11-04

fondsvyazepoh@gmail.com

© 2019 - 2023 Фонд «Связь Эпох»
Все права защищены. Любое копирование материалов на сайте запрещено. © Дизайн и разработка.

Room Booking

Thanks for staying with us! Please fill out the form below and our staff will be in contact with your shortly.