А. В. Ганин. 50 офицеров. Герои, антигерои и жертвы на историческом переломе 1917–1922 гг.

Книга А. В. Ганина «50 офицеров. Герои, антигерои и жертвы на историческом переломе 1917–1922 гг.» представляет собой уникальный материал об известных и забытых участниках Гражданской войны с разных сторон конфликта — белой, красной, национальной.

Доктор исторических наук А. В. Ганин — признанный специалист по истории Гражданской войны в России, с исследованиями которого наш читатель уже имел возможность познакомиться в подготовленном им к изданию «Дневнике штабс-капитана. 1914–1918» В. М. Цейтлина. Благодаря кропотливой работе в русских и зарубежных архивах (Великобритании, Грузии, Казахстана, Латвии, Литвы, Польши, Сербии, США, Украины, Франции), обращению к семейным архивам и материалам спецслужб автору настоящей монографии удалось собрать уникальный материал об известных и забытых участниках событий столетней давности.

Книга представляет собой сборник жизнеописаний пятидесяти бывших царских офицеров, оказавшихся «по разные стороны баррикад» после октября 1917 года. Кто-то из них был «идейным» сторонником той или иной власти, кто-то преследовал корыстные цели, кого-то «засосало» против его воли по проводимой сторонами мобилизации. Таких людей было тысячи. А. В. Ганин сосредотачивает свое внимание на интеллектуальной элите русской армии — офицерах Генерального штаба.

Книга «50 офицеров. Герои, антигерои и жертвы на историческом переломе 1917–1922 гг.» — это увлекательный и трагический рассказ о жизни людей, сделавших свой выбор в условиях развала страны, в обстоятельствах, не располагающих к долгим размышлениям, угрожающих жизни не только офицеров, но и их родных и близких.

Издательство «Кучково поле Музеон» надеется, что настоящее издание послужит важной задаче прояснения «белых пятен» Гражданской войны 1917–1922 годов.    

Прежде всего стоит отметить, что особое внимание в настоящем издании уделяется развенчанию исторических мифов об участниках Гражданской войны. Так, А. В. Ганин показывает, что дезертирство и постоянная ротация офицеров через плен не позволяют согласиться с тем, что за белых сражались настоящие военные профессионалы, а РККА могла похвастаться лишь партийцами-дилетантами. Нельзя однозначно говорить и о сословном составе офицерского корпуса у обеих сторон: немало белых генералов, как, например, сам командующий ВСЮР А. И. Деникин, были выходцами из крестьян, из незнатных и небогатых семей. А вот среди красных попадалась и «голубая кровь» — например, бывший князь, генерал Д. А. Мышецкий.

Поэтому особенно интересным оказывается исследование причин, побудивших того или иного героя книги сделать свой выбор. Так, на наш взгляд, довольно интересным будет небольшой обзор представленных А. В. Ганиным пяти биографий: М. Д. Бонч-Бруевича, И. И. Вацетиса, Б. В. Анненкова, Я. А. Слащева и В. А. Озолса.

Судьба Вольдемара Озолса могла бы послужить сценарием для приключенческого фильма. Латыш по национальности, из бедной крестьянской семьи, Вольдемар рано увлекся революционными идеями и в 19 лет вступил в Латышскую социал-демократическую рабочую партию. Уже выбирая профессию, он решил вести двойную жизнь: служить в царской армии и быть при этом врагом царизма. Озолс поступил в Виленское пехотное юнкерское училище и одновременно с этим оказался в революционном кружке, связанном с Виленским комитетом РСДРП, где читал лекции по военной тактике своим товарищам. Удивительно, что Вольдемар не был заподозрен училищным начальством и полицией и в 1907 году в чине подпоручика отправился служить в 8-й гренадерский Московский полк, а затем и вовсе стал курсантом Императорской Николаевской военной академии, самого престижного высшего военного заведения империи. Окончив ее с отличием в 1914 году, Озолс вскоре угодил в пекло Первой мировой. Интересно, что он руководил созданием армянских добровольческих дружин на Кавказе, участвовал в снятии осады с армянского города Ван весной 1915 года. В 1916-м Озолс вернулся к «корням», вступив в ряды латышских стрелков и сдружившись с самым знаменитым из них — Иоакимом Вацетисом.

Штабс-капитан Озолс обладал недюженной храбростью. Он отличился в кровавых «рождественских боях» конца 1916 года под Ригой, когда его бригада, прорвавшись через колючую проволоку в расположение противника, оказалась под угрозой окружения, но Вольдемар успел прийти к ней на помощь с батальоном сибирских стрелков. За проявленный героизм латышский штабс-капитан получил высочайшую для обер-офицеров награду — орден Святого Георгия 4-й степени.

Уже в годы Первой мировой Вольдемара стало волновать будущее его прибалтийской родины: он предлагал готовить совместное русско-латышское восстание на тот случай, если Россия уступит Латвию Германской империи. В 1917 году как раз подоспело время выбирать стороны: и в национальном, и в идеологическом отношении.

После издания Приказа № 1 латышские стрелки немедленно избрали Озолса председателем своего исполкома. К этому моменту уже подполковник Озолс принял самое активное участие в создании будущей латвийской армии. Но если красные латышские стрелки во главе с Иоакимом Вацетисом стали опорой большевиков, то политический выбор Вольдемара до сих пор не ясен исследователям. Несмотря на распространенные сведения о том, что до конца 1918 года Озолс находился в госпитале, оправляясь от ранения, сам он в 1933 году утверждал, что не получил должности у красных (хотя высокообразованные офицеры-генштабисты были очень востребованы в молодой большевистской армии!) и отправился с семьей в Сибирь. По пути он попал под арест, бежал и сумел добраться в Эстонию. По другой версии, высказанной его братом на допросе в НКВД в 1940 году, Вольдемар был арестован правительством Улманиса и передан немцам, отправлен в Эстонию и заключен в Ревеле (современном Таллине), где был приговорен к смертной казни за большевизм. Однако главнокомандующий Йохан Лайдонер его отпустил и оставил при себе. Возможно, что в Латвии Озолс был направлен латышскими стрелками организовать антинемецкое партизанское подполье и последующую советизацию страны.

С этого момента Озолс сменил пять армий. Сначала, в 1919 году, он вступил в эстонскую армию, которая сражалась против РККА. С 1920 года Озолс служил уже в литовской армии, где дослужился до начальника штаба армии. Наконец, Вольдемар вернулся в латышскую армию, где получил орден «Лачплесис» (названный в честь легендарного латышского богатыря с медвежьими ушами). В Латвии он вышел в отставку и основал вместе с другом Карлом Балодисом партию «Рабочий союз Латвии». Впрочем, авантюрный склад характера не давал покоя этому воину: он организовал правую организацию — Союз ветеранов освободительной борьбы «Легион», вместе с которым попытался совершить государственный переворот. Латышские похождения Озолса закончились лишь в 1934 году, когда его выслал и лишил гражданства установивший свой авторитарный режим премьер-министр Карлис Улманис. Он же не дал Озолсу остаться и в Литве. Вольдемар был вынужден уехать во Францию, где его представили советскому полпреду и отправили сражаться против режима Франко в Испанию. Став бригадным генералом республиканцев, он, однако, угодил под арест в Валенсии по подозрению в связях с франкистами. После того как его отпустили, Озолс вернулся во Францию, где после вхождения Латвии в состав СССР стал резидентом советской военной разведки. Под оперативным псевдонимом «Золя» он организовал целую нелегальную резидентуру, которую немцам не удавалось накрыть. Однако в 1943 году Озолс и его люди, сами того не зная, ходили по краю пропасти, когда связь с ними установил перевербованный немцами руководитель «Красной капеллы» «Кент» (Анатолий Гуревич). Когда в Москве узнали о «Кенте», то посчитали предателем и «Золя», однако дело обстояло иначе. В 1944 году Озолс был арестован французской контрразведкой, но его сотрудничество с немцами было опровергнуто, и его отпустили. После войны он вернулся в СССР, прошел через фильтрационный лагерь и затем поселился в Москве. Через четыре года он мирно скончался в Латвии.

В книге А. В. Ганина немало героев было так или иначе связано с разведкой. Так, например, еще царской контрразведкой занимался Бонч-Бруевич, советской разведкой — Г. И. Теодори, Б. М. Шапошников, В. А. Срывалин.

Что касается латышских стрелков, то в книге содержится интереснейший рассказ о судьбе их командира — легендарного Иоакима Вацетиса, первого советского главнокомандующего, сложившего голову в горниле сталинских репрессий. Сын батрака с издевательской для любого латыша фамилией («Вацетис» по-латышски значит «немец»), в 1897 году он окончил с отличием Виленское пехотное училище, уже тогда отметившись как отличный стрелок. Однако к вершинам офицерской карьеры Вацетис продвигался с трудом, ему мешала недостаточная расторопность и не очень чистая русская речь. Он все-таки окончил Академию Генштаба, но неудачно, не получив назначения в Генеральный штаб.

Как и многие герои настоящей книги, Вацетис отличился в Первую мировую, был тяжело ранен, командуя батальоном 102-го пехотного Вятского полка. Ранение и последующее выздоровление повлияли на его службу: он поступил в латышские стрелковые части и уже с 1916 года командовал полком, а затем, в 1917 году, — 2-й Латышской стрелковой бригадой, мечтая о руководящих постах в будущем латышском корпусе. Именно тогда сложилась верная ему группа земляков земгальцев, на которую он опирался вплоть до 1919 года. Вацетис говорил со своими бойцами на их родном языке, считая их на голову выше русских солдат, выражая умеренный, но все же национализм. По его мнению, дух латышского народа был сильнее русского хотя бы потому, что в течение семи веков первый стойко противостоял немецкому угнетению.

«Полковник Вациетис — одна из оригинальнейших и выдающихся личностей среди наших стрелков. Настоящий вождь земгалов, может быть, даже Кунигайкштис (вождь литовских племен в древности). Его военные и политические мечты и проблемы, безусловно, простирались далеко. Он мог бы быть блестящим королем Латвии и вождем ее не менее блестящих военных полков. Но ясно также, что Латвия для него была бы слишком мала… Он глубоко понимал жизнь и разбирался в международных делах… Его интересовали не только военные вопросы, не только политика, но и любой социальный вопрос. Он глубоко понимал историю, интересовался искусством, музыкой, религией… Он резко отличался от своих коллег, так называемых генштабистов, тем, что говорил то, что думал, что чувствовал», — писал о Вацетисе его друг В. А. Озолс.

Придерживаясь идей латвийского автономизма, И. И. Вацетис приветствовал Февральскую революцию, заявляя, что «теперь будет свободная Латвия в свободной России», и выступая за войну до победного конца. Вацетис восхищался А. Ф. Керенским, которого называл «маховым колесом свободной революционной России». Однако у Иоакима Иоакимовича установились конфликтные отношения с исполкомом Объединенного совета латышских стрелков. С приходом к власти большевиков Вацетис получил должность начальника оперативного отдела Революционного полевого штаба при Ставке и вскоре обратил на себя внимание благодаря успешной борьбе с поляками И. Р. Довбор-Мусницкого. Уже весной 1918 года Иоаким Иоакимович стал командиром Латышской стрелковой дивизии, был представлен В. И. Ленину. Успех Вацетиса в советском военном командовании был обеспечен его решительными действиями во время левоэсеровского мятежа в Москве в июле 1918 года.

Полковника Вацетиса назначили командующим советским Восточным фронтом, что, однако, не вызвало энтузиазма среди русского офицерства, и генералитета в особенности, который презирал «ловкого инородца». Злейшим врагом его сделался М. Д. Бонч-Бруевич. Латышских стрелков в армии рассматривали как преторианскую гвардию большевиков, что позволяло последним не бояться предательства Вацетиса. Он храбро сражался в Казани в 1918 году и с трудом выбрался тогда из города. После этого Л. Д. Троцкий предложил назначить его Верховным главнокомандующим, что и было сделано 2 сентября 1918 года. На новом посту Вацетис продолжал основное внимание уделять латышам, под защитой которых находился его полевой штаб в Серпухове. Это вызывало недовольство — и не только в армии (И. В. Сталин стал его злейшим врагом, В. И. Ленин беспокоился по поводу его слишком хороших отношений с Л. Д. Троцким). Кроме того, он не был членом партии и никогда не отказывался от националистических идей, состоя в Латышском землячестве в Москве и планируя уехать на родину.

Летом 1919 года над головой Вацетиса разразилась гроза. Он был арестован по обвинению в заговоре и сдаче Риги сразу после разгрома колчаковского наступления. В июле Вацетис вместе со своим окружением был арестован и заменен на посту главнокомандующего еще одним своим недругом — С. С. Каменевым. Однако уже в октябре его отпустили за недоказанностью заговора. Впоследствии он перешел на преподавательскую работу в Военную академию РККА, писал мемуары и печатал военно-научные работы. После Гражданской войны он не вошел в состав военной элиты. В 1937 году его арестовали и на следующий год расстреляли.

Иначе сложилась судьба непримиримого противника И. И. Вацетиса — Михаила Дмитриевича Бонч-Бруевича, брата революционера и друга В. И. Ленина Владимира Бонч-Бруевича. То, как «цепной пес» царизма и черносотенец сделался одним из первых военспецов на службе у красных, заслуживает отдельного рассказа.

Окончив Академию Генерального штаба, Бонч-Бруевич попал под начальство ветерана Русско-турецкой войны 1877–1878 годов М. И. Драгомирова в Киев. Он стал учеником прославленного генерала и после его смерти получил место преподавателя тактики в Николаевской академии Генштаба, параллельно ведя занятия еще в нескольких военно-учебных заведениях. Впрочем, на преподавательской работе Драгомиров вступил в конфликт со своими коллегами — группой Н. Н. Головина — по вопросу о реформировании учебного курса. Не терпя возражений усвоенным им идеям Драгомирова, в борьбе с оппонентами Бонч-Бруевич не стеснялся явной клеветы. Его ученики отзывались о нем как о «тупом и бесталанном стороннике» военной школы XIX века, реакционере в политическом и тактическом смысле. В годы Первой мировой Бонч-Бруевич лучше пришелся в штабе, чем на фронте. Он стал генерал-квартирмейстером Северо-Западного фронта при генерале Н. В. Рузском, на которого сильно влиял. О его деятельности на этом посту отзывались недоброжелательно. Так, генерал А. П. Будберг писал:

«Фактическим главнокомандовавшим С[еверо]-З[ападным] фронтом по оперативной части был достаточно всем известный и достаточно всеми презираемый и ненавидимый Бонч, великий визирь при совершенно выдохшемся Рузском, отдавшем все оперативные бразды правления в руки своей „Маскотты“ (так он называл Бонч-Бруевича, приписывая ему все свои успехи на австрийском фронте) и утверждавшем все, что докладывалось ему этим пустопорожним и безграмотным в военном деле честолюбцем, захлебнувшимся в доставшейся ему власти и не знавшим ни удержа, ни предела в проявлении последней».

По-настоящему Бонч-Бруевич отличился в тылу, где активно работал на ниве разжигания шпиономании. Совместно с Верховным главнокомандующим великим князем Николаем Николаевичем Младшим он инспирировал знаменитое дело полковника С. Н. Мясоедова. С весны 1915 года Бонч-Бруевич курировал вопросы контрразведки, для чего был направлен на должность начальника штаба 6-й армии, стоявшей на защите Петрограда. Помимо поиска германских шпионов он должен был собирать компромат на великого князя Кирилла Владимировича — возможного претендента на престол. Антинемецкая истерия, инициированная генералом, привела в том числе к разгрому по всей России американской фирмы швейных машин «Зингер». Боролся он и с «распутинщиной», чем вызвал недовольство императрицы Александры Федоровны. По политическим взглядам Бонч-Бруевич принадлежал к крайне правым и даже входил в черносотенный «Союз русского народа». Однако все изменилось в мгновение ока с приходом Февральской революции.

Генерал сориентировался быстро и тут же стал революционером, принимая активное участие в работе исполкома Псковского совета рабочих и солдатских депутатов. Стараясь организовать фронтовое объединение офицеров Генерального штаба, он не поддержал выступление Л. Г. Корнилова, что в очередной раз позволило ему удержаться на плаву. А уже после большевистского переворота Бонч-Бруевич получил назначение начальника штаба при главкомверхе Н. В. Крыленко. Такому высокому назначению (Бонч-Бруевича даже прочили в Верховные главнокомандующие) воспротивилась часть партийцев во главе с А. Г. Шляпниковым. В идейность нового начштаба не верил никто, полагая, что такие, как он, «продадут брата родного... и довольно дешево». Однако положение и образование Бонч-Бруевича позволяли советской власти установить отношения с офицерами-генштабистами.

В Петрограде в начале 1918 года генерал стал в качестве военспеца одним из организаторов успешной обороны Петрограда от немецкого наступления. Настоящим триумфом для амбициозного Бонч-Бруевича стало создание после подписания Брестского мира Высшего военного совета, в компетенцию которого входило руководство всеми операциями Красной армии. В новом органе генерал стал военным руководителем, что дало ему право напрямую обращаться к В. И. Ленину. Здесь Бонч-Бруевич участвовал в организации войск завесы, которые затем развертывались в территориальные дивизии. Именно Михаил Дмитриевич в марте советовал эвакуировать советское правительство в Москву. Занимался он также разведкой и контрразведкой. До середины 1918 года генерал находился в привилегированном положении как приближенный сразу и Ленина, и Троцкого. Однако, с эскалацией Гражданской войны, вместо войны с немцами на первый план выдвинулась борьба с внутренним врагом. И тут Бонч-Бруевич стал терять свои позиции в пользу главы красных латышских стрелков И. И. Вацетиса. Последний считал первого виновником полной беззащитности Советской России. В итоге Бонч-Бруевич подал в отставку «по состоянию здоровья». Однако уже в 1919 году он вернулся и сразу на высокий пост начальника Полевого штаба РВСР, правда всего на месяц. Больше Бонч-Бруевич уже не поднялся по карьерной лестнице, а в 1931 году и вовсе был арестован, но затем, после тяжелых допросов, отпущен. Избежав сталинских репрессий, он умер в 1956-м персональным пенсионером союзного значения, успев опубликовать несколько военно-исторических трудов по истории Первой мировой.

Особый интерес вызывают те генштабисты, которые, отличившись на службе у белых, затем очутились в Красной армии. Среди них наиболее известным является Яков Александрович Слащев, герой обороны Крымского полуострова в 1919–1920 годах.

Не слишком удачно окончив Императорскую Николаевскую академию Генерального штаба, он преподавал тактику в Пажеском корпусе. В Первую мировую Слащев вступил в составе родного Финляндского полка, где командовал ротой. Молодой офицер отличался редкой храбростью и уже к 1916 году фактически командовал батальоном. В 1917 году он получил пост командира Московского гвардейского полка. После прихода большевиков Слащев поспешил на Дон, в Добровольческую армию. Служить его отправили на Северный Кавказ, откуда летом 1918 года он попал в партизанский отряд полковника А. Г. Шкуро. К лету 1919 года он уже командовал 5-й пехотной дивизией в Северной Таврии. Именно с высадки в июне 1919 года в Коктебеле слащевского десанта начался захват белыми Крыма. Во время наступления Деникина на Москву Слащев во главе 4-й пехотной дивизии сражался с повстанцами Нестора Махно.

Настоящая известность пришла к генералу (им он стал в 1919-м) во время обороны Крыма и Северной Таврии. Оставив Таврию, но серьезно взявшись за оборону Крыма, Слащев отвел свои войска за перешейки. Он сумел удержаться до подхода основных сил белых.

Слащев снискал славу не только «героя Перекопа», но и был известен крайней жестокостью. В народе получил хождение ядовитый стишок: «От расстрелов идет дым, то Слащев спасает Крым». Генерал злоупотреблял наркотиками и спиртным, нередко отдавая в невменяемом состоянии бесчеловечные приказы. Об ужасном воздействии на Слащева веществ вспоминали и певец А. Н. Вертинский, и генерал П. Н. Врангель. Яков Александрович странно одевался и выражал непомерную любовь к птицам — он мог вести войска в атаку с попугаем на плече. Чудачества Слащева, которые его подчиненные могли и любить, вызвали неприязнь главнокомандующего Врангеля, который, признавая его сильные стороны, полагал необходимым заменить генерала:

«Хороший строевой офицер, генерал Слащев, имея сборные случайные войска, отлично справлялся со своей задачей. С горстью людей, среди общего развала, он отстоял Крым. Однако полная, вне всякого контроля, самостоятельность, сознание безнаказанности окончательно вскружили ему голову. Неуравновешенный от природы, слабохарактерный, легко поддающийся самой низкопробной лести, плохо разбирающийся в людях, к тому же подверженный болезненному пристрастию к наркотикам и вину, он в атмосфере общего развала окончательно запутался. Не довольствуясь уже ролью строевого начальника, он стремился влиять на общую политическую работу».

Врангель спровоцировал отставку Слащева после неудачи последнего в ходе Каховской операции. В августе 1920 года, чтобы «подсластить» устранение его от дел, Врангель присвоил Слащеву почетную приставку к фамилии — Слащев-Крымский. Уже после эвакуации из Крыма Яков Александрович развернул пропагандистскую кампанию против Врангеля, за что был приговорен судом чести старших офицеров русской армии к увольнению от службы без права ношения мундира. Вот тут-то и случился знаменитый поворот Слащева к большевикам.

По правде сказать, уволенный из русской армии генерал находился на грани голода. После тщательной обработки работниками ВЧК Слащев получил возможность уехать из Константинополя в Севастополь, где был встречен лично Ф. Э. Дзержинским. Естественно, советская пропаганда по полной использовала «обращение» Слащева для привлечения бывших белых офицеров в РСФСР. Вопреки надеждам бывшего генерала, ни на какие военные посты его назначать не стали, оставив ему в удел написание мемуаров (вышли в 1924 году под названием «Крым в 1920 г. Отрывки из воспоминаний») и преподавание тактики в школе «Выстрел». Кроме того, Слащев был завербован ОГПУ, оставаясь при этом сам под наблюдением. Нахождением Слащева на службе в РККА были недовольны многие. Развязкой стало его убийство его же учеником, командиром запаса Л. Л. Коленбергом, мстившим за расстрелянного в 1919 году брата-подпольщика.

Говоря о жестокости белых командиров, нельзя не вспомнить об атамане Борисе Анненкове. О нем красный поэт Демьян Бедный писал:

Сёл восставших усмиритель,

Душегуб и разоритель,

Искривившись, псом глядит

Борька Анненков, бандит.

Звал себя он атаманом,

Разговаривал наганом;

Офицерской злобой пьян,

Не щадя, губил крестьян,

Убивал их и тиранил,

Их невест и жен поганил.

Много сделано вреда,

Где прошла его орда.

Из Сибири дал он тягу.

Все ж накрыли мы беднягу,

Дали суд по всей вине

И — поставили к стене.

Происходя из жившей под Киевом офицерской семьи и получив образование в Александровском военном училище, свою судьбу Анненков связал с сибирскими казаками. Во время Первой мировой он командовал партизанским отрядом Сибирской казачьей дивизии и дослужился до есаула. За проявленную храбрость в 1915 году получил Георгиевское оружие. Но уже в декабре 1917 года он оказался вне закона, когда не подчинился приказу Омского совета казачьих депутатов разоружиться. Завладев знаменем Ермака, Анненков со своим антибольшевистским отрядом ввязался в бои в Западной Сибири и на Южном Урале и к концу 1918 года, благодаря постоянному притоку добровольцев, сколотил Партизанскую имени атамана Анненкова дивизию. С декабря того же года он прочно увяз в Семиречье. Здесь он активно занялся борьбой с местным крестьянством, не «отвлекаясь» на помощь Колчаку в переломный для белых период лета 1919 года. Анненков быстро прославился редкостной жестокостью, начав со Славгорода Алтайской губернии. Здесь анненковцами были изрублены делегаты крестьянского съезда, в селе Черный Дол казаки отметились убийствами и изнасилованиями. В семиреченских селах партизаны Анненкова практиковали полное или частичное уничтожение всего мужского населения. У отъявленного садиста, каким был атаман, и дисциплина в войсках была соответствующая. Неугодных Анненков и его подручные «ликвидировали». У казахов, которых атаман и его отряды не считали за людей, вымогали деньги и скот. Особенно кровавой стала расправа над своими же оренбургскими казаками, которые вместе с семьями были изрублены на перевале Сельке весной 1920 года. Тех, кто не захотел отступать вместе с Анненковым в Китай, он приказал раздеть и затем зарубить. В целом число «ликвидированных» достигает 3 800 человек. Анненков и его люди также активно и на постоянной основе грабили население: казаков, крестьян и буржуазию. Вели они себя в Сибири и Семиречье как в завоеванной стране.

Формально подчиняясь А. В. Колчаку, Б. В. Анненков не только не помогал тому в его наступлении, но и интриговал против него вместе с атаманом Семеновым. Свое преступное бездействие и преступные же действия в тылу он оправдывал следующим образом:

«Приказание о смене моей дивизии и переброске на западный фронт может быть выполнено при том условии, если я буду заменен другим начальником дивизии, так как я лично, как патриот, любящий свою Родину, считаю преступным не использовать силы, сосредоточенные здесь… Считаю долгом донести, что я не получил за весь год существования дивизии… ни одной пушки, ни одного пулемета. Многое положенное от казны дивизия не получала, а все это ложилось бременем на население… Китайский полк, добровольческий, в составе около 700 штыков, имеющий тяготение к своей границе, также не может быть переброшен на другой фронт… Вы сами можете вывести заключение, сколько положено труда, энергии и силы воли всего командного состава, чтобы создать такие части… Становиться же игрушкой по воле интриганов… забывать свой долг перед страной в угоду единых лиц я не в состоянии, не хочу и не могу. Изменником я не был и не буду, я буду продолжать борьбу с большевиками, в Семиречьи, хотя бы с кучкой людей…»

В 1926 году в ходе спецоперации Анненков был вывезен из Китая в СССР и предстал перед судом. На открытом суде в июле — августе 1927 года в Семипалатинске вместе со своим начальником штаба признан виновным и расстрелян.

Таковы биографии столь разных, но в то же время столь похожих людей — участников Гражданской войны. Книга А. В. Ганина, несомненно, даст куда более широкое представление о судьбах красных, белых, перебежчиков из армии в армию, наконец, тех, кто сражался в национальных вооруженных силах. Это довольно поучительный рассказ о людях, поставленных перед выбором, который решал участь не только их самих, но и их страны.

Полистать книгу

Ганин А. В.

50 офицеров. Герои, антигерои и жертвы на историческом переломе 1917–1922 гг.