А. А. Савинский. Воспоминания русского дипломата

Издательство «Кучково поле Музеон» представляет вниманию своих читателей публикацию мемуаров дипломата А. А. Савинского (1868–1934) «Воспоминания русского
дипломата». Будучи начальником канцелярии министерства иностранных дел последовательно при министрах В. Н. Ламздорфе и А. П. Извольском, Александр Александрович был непосредственно знаком с важнейшими, в том числе секретными, документами русской дипломатии того времени. Осведомленность Савинского распространялась и на сам механизм принятия решений: он посетил немало мероприятий высшего уровня, на которых императоры, президенты и министры иностранных дел ведущих европейских держав в непринужденной или, напротив, официальной атмосфере торжественных приемов, обедов, балов и охот вершили судьбы Европы.

Мемуары были написаны уже в эмиграции и опубликованы в Лондоне в 1927 г. на английском языке. До настоящего времени и сам Савинский, и его «Воспоминания» были почти неизвестны в России. Поэтому настоящая публикация, для которой А. Ю. Лошаковым был впервые осуществлен перевод на русский язык, является прорывной в отношении исследования как дипломатической деятельности Савинского (в 1912–1915 гг. он последовательно занимал должности посла в Швеции и Болгарии), так и внешней политики Российской Империи 1899–1915 гг.: политических обстоятельств Русско-японской войны, русско-германских отношений, славянского вопроса на Балканах и русско-сербско-болгарских отношений накануне и в период Первой мировой войны.

Написанные легким, понятным языком мемуары, по воле автора расцвеченные живописными описаниями природы и достопримечательностей посещенных им стран, несомненно, станут интересным чтением как для специалистов, так и для любителей истории.

Свою карьеру выпускник Юридического факультета Санкт-Петербургского университета А. А. Савинский начал в канцелярии Министерства иностранных дел, где на него обратил внимание министр В. Н. Ламздорф (1900–1906 гг.). О своем начальнике Савинский всегда отзывался очень тепло, глубоко сочувствуя тому сложному положению, в которое тот попал из-за опрометчивой политики «безобразовской клики» на Дальнем Востоке. В этом отношении весьма примечательно воспроизведенное Савинским высказывание министра иностранных дел в разговоре с императором:

«— Я не могу скрывать от вашего величества, что деятельность Безобразова на Дальнем Востоке вызывает тревогу. Есть те, кто, желая понравиться, льстят ему, называя «самым молодым статским советником» и т. д. Я не из их числа. Мое мнение таково, что его политика, вероятно, приведет Россию к бесчестной войне. Разумеется, война, объявленная вашим величеством, например, чтобы помочь македонцам или бурам, была бы одинаково нежелательной, но, под конец, она была бы понятна русскому народу, но война за леса Ялу не понравилась бы никому. Ситуация осложняется тем, что ходят слухи, что ваше величество инвестировали свой собственный капитал в этот концерн».

Необходимо подчеркнуть, что мемуары А. А. Савинского изобилуют цитированиями разговоров с различными дипломатами и политиками как автора, так и его покровителя Ламздорфа, который, по всей видимости, делился с подчиненным этими сведениями. Собственное мнение мемуариста тоже весьма примечательно демонстрирует как непосредственные впечатления от общения с сильными мира сего и знакомство с секретными дипломатическими документами, так и ретроспективную рефлексию, которой, надо полагать, он предавался уже после революции. В этой связи ярко (хотя и не очень оригинально) выглядит оценка Савинским Русско-японской войны и ее последствий, помещенная им в тело повествования о событиях февраля 1904 г.:

«Война не была еще официально объявлена, но никто больше не сомневался, что кровь прольется. Германия, в действительности желавшая этой войны, притворяясь нашим другом, теперь могла восторжествовать над нами. Конечно, эта страна думала лишь о собственных интересах. Но какой интерес был для России в этой непопулярной войне, которую никто не понимал, никто не желал и все не одобряли? На этот вопрос должны ответить стране, потомкам, те безответственные советники, которые делали все возможное, чтобы привести Россию к этой губительной авантюре, последствием которой, несомненно, стали революции 1905 и 1917 гг. Те люди гораздо более виновны перед Россией, чем наши враги японцы, так как в их интересах было договориться с нами по-хорошему, и они, разумеется, предпочли бы это любому другому образу действий».

В целом в своих мемуарах А. А. Савинскому очень достоверно удается передать колебания императора между теми стратегиями выстраивания политики в отношении Японии и Китая, на которые ему указывали противостоящие группировки С. Ю. Витте и Плеве-Абазы-Безобразова. Весьма любопытен отрывок из беседы 1902 года императора с В. Н. Ламздорфом о состоянии японских вооруженных сил, позволяющий читателю составить представление о стереотипах, разделяемых российской военно-политической элитой того времени:

«Граф Ламздорф подчеркивал необходимость наличия наших сил в Черном море в количестве достаточном, но не подвергающем риску наши позиции на Дальнем Востоке. Адмирал Алексеев был там командующим наших военно-морских сил, и император спросил министра, считает ли он адмирала способным человеком. — Что касается меня, — добавил он, — я не только считаю его умным, но мне он кажется прирожденным государственным деятелем; тем не менее он мечтает убедить меня, что японский флот слаб и в случае необходимости нам должно быть несложно уничтожить его. В то же время, хотя и признавая, что японская армия не на том уровне, что европейские армии, я несколько иного мнения о ее флоте и считаю, что мы сделаем огромную ошибку, недооценив его важность. Это враг, которого в будущем нам придется принять в расчет. Министр ответил: — Генерал Куропаткин далек от того, чтобы считать японскую армию силой, с которой можно не считаться; он говорит, что ее солдаты очень выносливы, энергичны, и эти качества были очень заметны как в течение Китайско-японской войны, так и во время сотрудничества международных подразделений в Китае. — Да, это правда, — ответил император, — и все же они не настоящие солдаты, и я не должен иметь ни малейшего страха за моих людей, вступающих в схватку с ними. Два года спустя, в начале Русско-японской войны, генерал Куропаткин, тогда главнокомандующий, был того же мнения, что и император. Позже Россия должна была пострадать за свою ошибку, не признав в Японии противника, такого же грозного на суше, как и на море».

А. А. Савинский считал, что американское посредничество в заключении русско-японского мирного договора (подписанного в Портсмуте 23 августа по ст. ст. 1905 г.) помешало успешному для России завершению войны, ход которой еще вполне можно было переломить в выгодном для страны ключе. Более того, он справедливо полагал, что дела Восточного полушария США касаться не должны: «Я должен признать, что лично считаю несправедливым, что американцы, которые в своих собственных делах были связаны теорией Монро, вмешивались в дела вне их собственной страны». Он так же отмечал ряд тактических ошибок, сделанных ранее русским правительством в отношении антимилитаристских кругов в Японии в 1903–1904 гг.

«В то время, когда корейский вопрос стоял на повестке дня, когда возможность войны между Японией и Россией витала в воздухе, путешествие в Европу, предпринятое маркизом Ито, было событием значительной дипломатической важности. В день своего приезда он был приглашен министром иностранных дел в сопровождении г-на Судзука, тогда члена парламента и бывшего помощника министра иностранных дел в Токио. В разговоре с графом Ламздорфом оба государственных деятеля особенно настаивали на необходимости более тесных взаимоотношений с Россией, что было также подтверждено докладами господина Извольского, который был тогда российским посланником в Токио и который уверял нас, что пророссийская позиция преобладала в Японии и что Ито был отнюдь не одинок в своем мнении, что лучшим способом для Японии урегулировать корейский вопрос было бы прийти ко взаимопониманию с нами. Министр, считая миссию маркиза очень важной, получил для него личную аудиенцию у императора <...> К концу его пребывания был подготовлен проект соглашения между Россией и Японией по поводу Кореи, и, если бы император согласился на просьбу министра санкционировать предполагаемый договор, войны 1904 г., скорее всего, удалось бы избежать. Вместо этого маркизу сказали, что предмет обсуждается и определенный ответ будет дан вскоре. Разочарованный, он покинул Санкт-Петербург, но задержался на несколько дней в Брюсселе в надежде на обещанный ответ. Не получив его, он отправился в Англию, где его усилия увенчались бо́льшим успехом».

Особый интерес вызывает изложение дипломатом подробностей русско-германских отношений и особенно переписки (обмена телеграммами) императоров Николая II и Вильгельма II. Не без оснований считая кайзера хитрым и лицемерным манипулятором, всеми силами пытавшегося подчинить своего августейшего кузена интересам германской внешней политики, Савинский старательно демонстрирует читателям, какими средствами и ради каких конкретно целей Гогенцоллерн старался повлиять на своего русского родственника:

«Понимая характер императора, кайзер знал, что, чтобы наверняка достичь своей цели, ему надо действовать на него лично, без вмешательства его министров. По этой причине он настаивал на том, чтобы иметь личный шифр с императором, и, как мы видели, он его обширно использовал. Его секретные телеграммы постоянно дополнялись длинными рукописными текстами, в которых он затрагивал различные политические темы, по большей части слишком деликатные и рискованные, чтобы использовать обычные дипломатические средства. Иногда даже кайзер использовал взаимоотношения, которые объединяли принца Генриха Прусского с российской императорской фамилией».

Савинский цитирует весьма любопытные пассажи из его писем к русскому царю, в которых кайзер, желая подстегнуть экспансионистские планы адресата на Дальнем Востоке, именует его адмиралом Тихого Океана, а себя адмиралом Атлантики:

«Сигнал адмиралу Тихого океана. Дальнейшая информация из частного и достоверного источника показывает следующее: (1) Британское правительство послало указание крупной фирме в Лондоне, снабжающей ваш флот углем, запрещающее дальнейшее предоставление вам угля. (2) Японский адмирал Матсу, который сейчас в Генуе, командует двумя броненосными крейсерами, купленными в Аргентине, сообщил в интервью, что не Япония купила эти два корабля, а Англия купила их тайно в то же время, как и два чилийских линкора, чтобы не дать им попасть в руки России; и не только предоставила их Японии, но и укомплектовала британскими офицерами и матросами и демонстративно приветствовала их отплытие из Лондона. (3) В чилийский парламент был внесен закон, уполномочивающий адмиралтейство продать Японии два броненосных крейсера, семь торпедных крейсеров, два торпедных катера, два транспортных корабля и несколько железных турелей с оружием, построенных Грузоном (Магдебург), возможно для фортов или новых оборонительных сооружений для базы в Корее. Похоже, нет сомнения, что деньги, которые так щедро тратятся Японией, должны идти из “очень дружественного” источника, так как они не могут быть учтены в японском казначействе. Большое количество банок консервов заказано для японской армии и флота в Америке. Надеюсь, Алисе лучше и ей понравилась коробка с римскими подсвечниками из Заальбурга, они — точная копия тех, которые Якоби нашел при раскопках.

— С истинной дружбой. Адмирал Атлантики».

Савинский в целом много внимания уделяет перипетиям русско-немецких и русско-австрийских переговоров, объектом которых становились и отношения России с Японией и Великобританией, и положение на Балканах, в особенности аннексия Боснии и Герцеговины в 1908 г. и попытка предоставить заем на кабальных условиях разбитой во второй Балканской войне Болгарии, везде видя руку Берлина, желавшего благодаря мировой войне добиться господства на славянских территориях:

«Кроме того, для меня было вполне ясно, что самое мощное оружие, которое наши враги могли бы использовать, чтобы подчинить себе Болгарию, был заем, которым они хотели любой ценой надавить на страну. После двух последовательных войн болгарская казна была пуста, и правительство нуждалось в денежных средствах, чтобы сохранять работу государственной машины: привести в порядок железные дороги и починить подвижной состав, построить новые линии на вновь приобретенных территориях, развернуть гавань в Лагосе, погасить задолженность по зарплате офицерам и солдатам, по пенсиям военным вдовам и т. д. Первые шаги по получению займа были предприняты болгарами в марте 1914 г. Судя по нервозности, проявленной в связи с этим германским и австрийским посольствами и их многочисленными прислужниками, я вскоре понял, что заем будет представлять собой гораздо больше, чем простую финансовую транзакцию; планировалось эксплуатировать Болгарию и подчинить ее политически, в то же время предлагая ей лишь минимум материальных выгод. <…> Одно было совершенно очевидно: Германия, действуя через Австрию, хотела причинить, через голову Сербии, новое унижение России и одновременно предпринять решительный шаг на Балканах; и еще она старалась ускорить войну — войну, которую она так осторожно, с любовью и так вероломно готовила в течение свыше сорока лет».

Германское вмешательство он видел даже в русских революционных событиях 1905 года:

«1905 г. начался очень грустно. Наши постоянные поражения в Маньчжурии стали причиной революционного движения по всей империи. Больше нет причин сомневаться, что эти тенденции вдохновлялись германскими интригами и германским золотом. Та же преступная игра, которую немцы разыгрывали в течение Великой войны 1914 г., проводилась в меньших масштабах в 1904 г.».

По мере повествования обвинения в адрес Вильгельма I усиливаются и обрастают подробностями. Это и не мудрено: будучи послом сначала в Стокгольме, а затем и в Софии, Савинский имел возможность непосредственно наблюдать результаты немецкой политики, целью которой он считал немецкую экспансию в славянских странах, новый Drang nach Osten. Он писал в 1915 году:

«Действительной причиной мировой войны была битва между пангерманизмом и славянством. Экономическое соперничество между Германией и Британией было вторичной причиной».

Благодаря своим дневниковым записям, сделанным во время пребывания на посту посла в Софии, А. А. Савинский мог в мемуарах подробно, практически день за днем воспроизвести развитие событий в Болгарии накануне и в начале ее вступления в Первую мировую войну на стороне Тройственного союза. Дипломат всеми силами пытался помешать этому шагу, ведя регулярные разговоры с премьером В. Х. Радославовым и подталкивая русское правительство к поощрению Болгарии обещанием уступки ей Вардарской Македонии, отошедшей к Сербии после Второй Балканской войны, и стремясь подавить германское влияние. Однако необходимо подчеркнуть, что Савинский винил и русскую сторону в том, что Болгария, освобожденная русскими войсками в 1877–1878 гг., в итоге оказалась на стороне противников Петрограда и подняла против него оружие. Он подчеркивал, что ряд тактических ошибок и упертая позиция царей по вопросам, связанным с личностями премьеров и князей Болгарии, вызвали в 1880-е гг. стремительный переход ее на сторону немцев и австрийцев, который не удалось, несмотря на русофильские настроения в обществе, переломить и в 1900-е гг. А. А. Савинский прямо ставит в упрек императорам Александру III и Николаю II то, что они не хотели признать как равного Фердинанда Кобурга, и лишь случай (похороны великого князя Владимира Александровича, большого друга болгарского правителя) вынудил русского царя признать аналогичный статус коллеги.

«[Если] бросить ретроспективный взгляд, как можно более коротко, на российскую политику в Болгарии начиная с момента, когда императорское правительство уступило в 1877 г. однозначному общественному мнению и решило спасать российских младших братьев. Та война стоила России очень тяжелых потерь; свыше двухсот тысяч русских пали на равнинах Плевны и на холмах Шипки, для того времени огромное число. Цель войны была достигнута; Болгария получила свободу от сюзеренитета султана. Болгары мечтали только о России и беспрестанно заявляли, что хотят видеть своим монархом российского великого князя. Но правительство в Санкт-Петербурге было против любого члена императорской семьи на почве того, что подобный альянс будет затем слишком плотно связывать Россию с политическими превратностями молодого государства. Урезая свои желания, болгары затем просили в качестве князя российского генерала. Это было также отклонено. Вместо этого Россия последовательно позволила двум германским принцам взойти на трон нового княжества, в то время как другие принцы были также призваны царствовать над соседними балканскими государствами. Все это было равносильно сознательной уступке германцам будущего Балкан. <…> Российское общественное мнение, конечно, не виновато, что чувствовало себя оскорбленным, когда Болгария в лице своего царя начала торговаться своими симпатиями к России в самом начале великого европейского конфликта. После того как они освободили Болгарию от турецкого ига ценой своей крови и очень тяжелых жертв, у россиян вошло в привычку рассматривать болгар как своих братьев и ожидать, что в нужный момент Болгария выйдет вперед, стремясь заплатить свой долг благодарности; отсюда удручающее впечатление, произведенное позицией Болгарии в 1914 г.».

Впрочем, политике Германии относительно русско-французских и русско-английских отношений, Савинский тоже уделял немало внимания. Он знал подробности подписания и последующей денонсации Бьёркского договора между Николаем и Вильгельмом, был посвящен в тонкости сложного переговорного процесса с Великобританией. Особенно много информации Савинский сообщал о визите императора Николая во Францию, о действиях французского правительства и дипломатического корпуса в тот период. Благодаря прекрасному слогу и развитому эстетическому чувству, ему удавалось создавать и живо передавать на бумаге характеры действующих лиц. Так, например, совершенно чудесен созданный им словесный портрет австро-венгерского императора Франца Иосифа, с которым Савинский близко познакомился на организованной для русской стороны охоте в Мюрцштеге в 1903 году:

«Несмотря на его преклонный возраст, он двигался быстро и держался очень прямо. Подходя к каждому из гостей, он останавливался, сводил каблуки и пожимал руки. Он не был высок и носил бакенбарды. В его внешности не было ничего царственного, и в форме пехотного полка, которую он носил в тот день, он сошел бы за гарнизонного генерала».

В своих мемуарах Савинский оставил впечатления и о природе, достопримечательностях тех многочисленных мест, в которых ему доводилось бывать. Швеция, чьи фьорды он изучил с моря, и равнины Болгарии, средневековое очарование французских городов и уютная роскошь царской резиденции в Ливадии — все эти места, какими они были сто лет назад, можно теперь «увидеть» глазами мемуариста. Особенно красивым, по-восточному пленительным вышло у Савинского описание Босфора:

«Плывя по голубому Босфору, я впервые наблюдал исчезновение живописного лабиринта мечетей и минаретов древнего византийского города, затем — постепенное появление Долмабахче, Бейлербей, двух замков Румели- и Анатоли-Хиссар с их старыми башнями, потом, наконец, Серапии с ее посольствами. Сидя в своей маленькой лодке, я представлял себя принцем из «Спящей красавицы», плывущим вдоль заколдованных берегов».

Подводя итог, можно сказать, что мемуары А. А. Савинского сочетают в себе достоинства прекрасно написанного литературного произведения биографического характера (впрочем, никаких сведений о своей личной жизни автор не включает в ткань повествования) и ценного источника по истории дипломатии накануне и в начале Первой мировой войны. «Воспоминания русского дипломата» читать и приятно, и любопытно, ведь, как и любые мемуары, они отразили неповторимый взгляд автора на важнейшие события его современности.

Стефания Ситнер

Полистать книгу
Воспоминания русского дипломата / А. А. Савинский